Возвращаюсь к теме истории как коммуникативного процесса.;
Напомню, что суть "коммуникативистского" подхода состоит в том, что интерпретация исторического события не является некоторой "внешней" по отношению к данному событию операцией, но является сущностью исторического процесса, собственно, является условием, при котором оно может становится частью истории и встраиваться в причинно-следственные цепочки.
Происходит событие. Первичный резонанс, вызванный событием, формирует вокруг него интерпретативное поле: возникает несколько противоречивых интепретаций событий. Сталкиваясь между собой эти интерпретации вызывают интерпретативную войну. Наиболее "сильные" (не обязательно наиболее объективные) интерпретации, резонирующие с установками разнообразных социальных групп, превращаются в тренды и становятся частью идентичности этих групп.
На этом этапе война интерпретаций переходит в войну идентичностей - отные каждая из групп, защищающая "своё" истолкование события, стремится удержать собственную идентичность, собственную картину мира и программу поведения в этом мире.
"Слабые" интерпретации маргинализируются, некоторые попросту исчезают и выпадают из интерпретативного поля, некоторые укрепляют позиции на его периферии.
Из сильных интерпретаций особую роль играют интерпретации, укоренившиеся в группах, обладающих возможностью воздействовать на процесс, создавать новые события, оказывающие воздействие на интерпретативное поле. Под воздействием этих событий, действий и провокаций интерпретативное поле усложняется и меняется.
Ближайшим итогом интерпретативной войны является изменение расстановки сил в социальном пространстве и изменения в идентичности социальных групп (а также изменения в программах поведения этих групп на социальном поле).
Структура первичного интерпретативного поля выступления Пусси-Риот (равно как и само выступление Пусси-Риот) отражает главную слабость современного российского общества - социальный аутизм образующих его групп, неспособность этих групп выработать адекватные (с одной стороны неконфликтные, с другой - конструктивные, связанные с возможностью совместной деятельности и межгруппового взаимодействия) отношения с другими группами, размытость границ между "своим" и "чужим", неспособность слышать и учитывать в своих действиях "чужой" интерес и чужую боль.
Неспособность понимать "чужое" одинаковым образом характеризует обе крайние стороны, участвующие в интепретативной войне.
Одна не усмотрела в безобразной выходке ПР "ничего такого особенного", а вызванный этой выходкой резонанс свела к мстительности политической верхушки, сросшейся с клерикальной верхушкой.
Вторая сторона проинтерпретировала выходку как целенаправленную атаку на православие (отсюда же аттестации светской акции в конфессиональных категориях "сатанизма", "беснования" и проч.,тогда как в действительности в вину девчонкам из ПР можно было бы поставить разве что безмоглость и нравственную глухоту) и основы российской государственности.
Эта интерпретация закреплена в приговоре, инкриминировавшего девушкам из ПР мотив сознательного разжигания ненависти к православию и православным (тогда как в действительности их фундаметальной "этической ошибкой" было попросту игнорирование чувств православных - впрочем, возможно, понимание этого факта было бы ещё более обидным).
Силовое разрешение конфликта (проведённое в интересах одной из сторон и по факту поддержавшее её амбиции на духовную монополию) сместило акценты с моральной (в данном случае - основной), на политическую сторону дела.
В сложившейся после этого приговора ситуации обсуждение нравственных аспектов выходки ПР становится практически невозможным.
В результате каждая из сторон осталась "при своём".
Одна сторона так и не поняла, в чём её обвинили (а приговор проинтерпретировала как решающее подтверждение своей правоты и впала в истерическую эйфорию обретённой ясности), а вторая - за что на неё так жестоко наехали.
В процессе есть проигравшая и победившая (до поры до времени) стороны, но нет сторон, которые бы извлекли для себя определённый моральный урок.
Моральным уроком в данной ситуации могло бы стать понимание того факта,
что в нашем многоконфессиональном, многонациональном и проч. обществе,
в обществе с разрушенным групповым самосознанием,
распавшемся на массу больших и маленьких групп,
находящихся в болезненном поиске собственной идентичности,
в обществе с несформировавшейся государственностью,
со слабой и неуверенной в себе властью ,
- в этом обществе ломать чужие игрушки становится всё более опасно,
причём опасно для всех, а не одних ломающих.
Сказанное относится в том числе и к современной богеме и к современному российскому православному сообществу, но, разумеется, не только к ним.
==============================
Ну я о том, что в истории каузальные связи интерпретативно опосредованы.
То есть интерпретация связана не только с моделированием истории, она "встроена" в исторические причинно-следственные связи.
Грубо говоря, чтобы восстать против монарха, народ сперва должен определённым образом проинтерпретировать его и свои собственные действия, иначе никакого восстания не будет.
От того как будет интерпретировано восстание победившей стороной (неважно - "монаршей" или "народной"), будут зависеть последствия этого восстания - как внутри данного государства, так и за его границами.
Ну и дальше в этом же духе.
Интерпретация - это один из основных двигательных механизмов истории.
От того, какая интерпретация возобладает, зависит исторический смысл события и те последствия, которые оно будет производить в исторической перспективе
Напомню, что суть "коммуникативистского" подхода состоит в том, что интерпретация исторического события не является некоторой "внешней" по отношению к данному событию операцией, но является сущностью исторического процесса, собственно, является условием, при котором оно может становится частью истории и встраиваться в причинно-следственные цепочки.
Происходит событие. Первичный резонанс, вызванный событием, формирует вокруг него интерпретативное поле: возникает несколько противоречивых интепретаций событий. Сталкиваясь между собой эти интерпретации вызывают интерпретативную войну. Наиболее "сильные" (не обязательно наиболее объективные) интерпретации, резонирующие с установками разнообразных социальных групп, превращаются в тренды и становятся частью идентичности этих групп.
На этом этапе война интерпретаций переходит в войну идентичностей - отные каждая из групп, защищающая "своё" истолкование события, стремится удержать собственную идентичность, собственную картину мира и программу поведения в этом мире.
"Слабые" интерпретации маргинализируются, некоторые попросту исчезают и выпадают из интерпретативного поля, некоторые укрепляют позиции на его периферии.
Из сильных интерпретаций особую роль играют интерпретации, укоренившиеся в группах, обладающих возможностью воздействовать на процесс, создавать новые события, оказывающие воздействие на интерпретативное поле. Под воздействием этих событий, действий и провокаций интерпретативное поле усложняется и меняется.
Ближайшим итогом интерпретативной войны является изменение расстановки сил в социальном пространстве и изменения в идентичности социальных групп (а также изменения в программах поведения этих групп на социальном поле).
Структура первичного интерпретативного поля выступления Пусси-Риот (равно как и само выступление Пусси-Риот) отражает главную слабость современного российского общества - социальный аутизм образующих его групп, неспособность этих групп выработать адекватные (с одной стороны неконфликтные, с другой - конструктивные, связанные с возможностью совместной деятельности и межгруппового взаимодействия) отношения с другими группами, размытость границ между "своим" и "чужим", неспособность слышать и учитывать в своих действиях "чужой" интерес и чужую боль.
Неспособность понимать "чужое" одинаковым образом характеризует обе крайние стороны, участвующие в интепретативной войне.
Одна не усмотрела в безобразной выходке ПР "ничего такого особенного", а вызванный этой выходкой резонанс свела к мстительности политической верхушки, сросшейся с клерикальной верхушкой.
Вторая сторона проинтерпретировала выходку как целенаправленную атаку на православие (отсюда же аттестации светской акции в конфессиональных категориях "сатанизма", "беснования" и проч.,тогда как в действительности в вину девчонкам из ПР можно было бы поставить разве что безмоглость и нравственную глухоту) и основы российской государственности.
Эта интерпретация закреплена в приговоре, инкриминировавшего девушкам из ПР мотив сознательного разжигания ненависти к православию и православным (тогда как в действительности их фундаметальной "этической ошибкой" было попросту игнорирование чувств православных - впрочем, возможно, понимание этого факта было бы ещё более обидным).
Силовое разрешение конфликта (проведённое в интересах одной из сторон и по факту поддержавшее её амбиции на духовную монополию) сместило акценты с моральной (в данном случае - основной), на политическую сторону дела.
В сложившейся после этого приговора ситуации обсуждение нравственных аспектов выходки ПР становится практически невозможным.
В результате каждая из сторон осталась "при своём".
Одна сторона так и не поняла, в чём её обвинили (а приговор проинтерпретировала как решающее подтверждение своей правоты и впала в истерическую эйфорию обретённой ясности), а вторая - за что на неё так жестоко наехали.
В процессе есть проигравшая и победившая (до поры до времени) стороны, но нет сторон, которые бы извлекли для себя определённый моральный урок.
Моральным уроком в данной ситуации могло бы стать понимание того факта,
что в нашем многоконфессиональном, многонациональном и проч. обществе,
в обществе с разрушенным групповым самосознанием,
распавшемся на массу больших и маленьких групп,
находящихся в болезненном поиске собственной идентичности,
в обществе с несформировавшейся государственностью,
со слабой и неуверенной в себе властью ,
- в этом обществе ломать чужие игрушки становится всё более опасно,
причём опасно для всех, а не одних ломающих.
Сказанное относится в том числе и к современной богеме и к современному российскому православному сообществу, но, разумеется, не только к ним.
==============================
Ну я о том, что в истории каузальные связи интерпретативно опосредованы.
То есть интерпретация связана не только с моделированием истории, она "встроена" в исторические причинно-следственные связи.
Грубо говоря, чтобы восстать против монарха, народ сперва должен определённым образом проинтерпретировать его и свои собственные действия, иначе никакого восстания не будет.
От того как будет интерпретировано восстание победившей стороной (неважно - "монаршей" или "народной"), будут зависеть последствия этого восстания - как внутри данного государства, так и за его границами.
Ну и дальше в этом же духе.
Интерпретация - это один из основных двигательных механизмов истории.
От того, какая интерпретация возобладает, зависит исторический смысл события и те последствия, которые оно будет производить в исторической перспективе
Journal information