Там, в рефугиумах, ещё сохранились выпиленные из фанеры лисички, ржавые лебеди, грубо сваренные из стального листа и арматуры, там тянет борщиком и хлорной известью и раздаются крики "Паша, Ягодкин! Стой смирно, тебе говорю", нет в помине никакой плитки и стриженых газонов и мощно раскинулись соцветия боршевика и сныти.
Там, где доживает грубая и несчастливая наша родина, перенёсшая инсульт от негодования, потому что мы плюнули в руку, подносившую семьдесят лет обмакнутый в сгущёнку сухарь из кармана, возжелав тирамису, семифредо и круассана.
Там, где злые и усталые лица, где честно делятся последним, где ясли - казарма для несмышлёных, детский сад - казарма для маленьких, школа - казарма для подрастающих, армия - казарма для молодых мужчин, и, в конце - больницы и престарелые дома, казармы для уходящих.
Где архитекторы, чего бы ни строили - ЗАГС, техникум, больницу - всегда возводили каземат с щелевидными окнами, а дизайнеры - неизменными масляными красками малевали берёзовую рощу в холле.
Я умираю, почем ты меня не жалеешь, я отдавала тебе последнее, отчего же ты меня не любишь?
Люблю и жалею, родина, ты не представляешь, как.
https://www.facebook.com/photo.php?fbid=368333006917156&set=a.275951879488603.1073741828.100012213786292&type=3&theater
Journal information