Власти на ходу переделывают сценарий подачи юбилея–1917. Придать нескандальный вид своему ужасу перед самодеятельностью простонародья им никак не удается
С самого начала было ясно, что столетие революции станет для нашего режима идеологической головоломкой. Уклониться от празднования столь грандиозных событий трудно, но поднести их в приемлемой для путинской эпохи форме – еще труднее.
Само слово «революция» вводит казенных агитаторов в такой ужас, что его заменяют иносказаниями наподобие «майдана».
Предварительный сценарий юбилея явно рождался в муках и предполагал серию ритуальных примирений белых с красными, венцом которой станет возведение монумента, разъясняющего публике, что у тех и других была «своя правда».
На бумаге смотрелось гладко, хотя и было выдумкой.
Большую часть жертв революции составили не белые с красными, а миллионы обывателей города и деревни, умерших от голода или убитых в погромах и грабежах.
Не говоря о том, что, например, социалистов‑революционеров, гонимых как большевиками, так и их врагами, а позднее истреблявшихся советским режимом, было в 1917‑м в несколько раз больше, чем большевиков.
Наличием «своей правды» у всех вышеперечисленных решили не заморачиваться. Но даже и в предельно суженном виде доктрина «примирения» оказалась неприложимой к практике.
Попытки установить в Петербурге памятные доски Маннергейму и Колчаку закончились тем, что первую из них пришлось снять, а вторая, регулярно заливаемая черной краской, превратилась в головную боль для властей.
Российский правящий класс, происходя почти поголовно из красных, очень любит белых. Но это чувство, во‑первых, не разделяется народом, вполне к ним равнодушным, а во‑вторых, поднимает на борьбу малочисленные, но задорные группы левых активистов. Задуманное мемориальное благолепие обернулось скандалом.
Подчиненные патриарха, свободные от пут высокой политики, не стали маскироваться. «… Февральская революция ввергла Отечество в страшную пучину… Сто лет спустя происходят те же процессы и преследуются те же цели. Под видом протеста против передачи Исаакиевского собора Церкви осуществляется попытка формирования майдана в России… Перед нашими глазами должны зримо всплывать образы февраля 1917 года, а мы слепо начинаем повторять ошибки столетней давности – идем за людьми, последователями революционеров 1917 года…»
Протоиерей Димитрий Василенков успел честно сформулировать охранительное неприятие Февраля.
Согласимся, что у протоиерея «своя правда» есть, а вот в высочайше утвержденном юбилейном сценарии она и не ночевала.
РПЦ канонизировала Николая Второго.
Он – святой.
Какое может быть «примирение» у последователей великомученика с потомками его мучителей–красных?
Не «прощать» потомки красных должны потомков февральских побежденных, а слезно перед ними каяться.
Ввиду симфонии наших властей и РПЦ можно было бы ожидать корректировки сценария примерно в этом направлении.
Но такое как раз и невозможно.
Февральская революция была антимонархической, антиклерикальной, антиистеблишментарной и по духу своему социалистической, пусть и в эсеровском, а не в большевистском понимании этого слова.
Таков был выбор страны.
Последующие большевистские и небольшевистские жестокости его не отменили.
Сегодняшняя Россия – страна потомков красных и тех, кто к ним присоединился.
Подавать этот юбилей то ли под чисто охранительным соусом, то ли смешивая пополам революционность с контрреволюционностью – значит, превращать акции памяти в скандальный и небезопасный для властей балаган.
=========================
В отличие от Испании, у нас даже и сама постановка вопроса о примирении красных с белыми абсолютно фальшива. Мириться некому. Белых не осталось. Красные победили полностью и окончательно.
Бывшие белые методично уничтожались физически. В 1930‑м расправились с тысячами старых офицеров, служивших в Красной армии (операция «Весна»). В 1937‑м гораздо большее число «бывших» подпало под приказ НКВД № 00447, самую кровавую директиву Большого террора.
В неменьших масштабах убивали морально. Чтобы спастись, «бывшие» каждодневно отрекались от себя, а при первой возможности фальсифицировали биографии и скрывали прошлое. К тому времени, когда Сталин переодел военных, дипломатов и школьников в старорежимную форму, корни были обрублены и неподдельных «бывших» почти не осталось. Красные стали носить костюмы белых и гордиться стариной, сведения о которой черпали из советских фильмов.
Теперь эти переодевания повторяют, но на более высоком градусе фарсовости.
Потомки красных рядятся в одежды знати и печалятся о золотых годах царизма.
Заграничными потомками старой знати они весьма умиляются, но даже и в мыслях не держат освободить для них хоть парочку высших постов.
Верховным арбитром аристократизма и старорежимности работает Никита Михалков, выходец из советской номенклатурной династии и ни в коем случае не потомок белых.
Сокрушаться о гибели белых и извиняться за деяния предков наши высшие классы, как и рядовые наши граждане, почти поголовно являющиеся потомками красных, не то чтобы не хотят – им такое просто не приходит в голову.
Вместо этого начальство разыгрывает спектакль ряженых – «мирится» само с собой.
Journal information