Условные «айфоны» сегодня — лишь в последнюю очередь изделие, а в первую — разновидность финансового инструмента. Облигации, грубо говоря. У них есть основной признак ценной бумаги: в основе их цены лежит человеческая вера в прибыль.
В чём-то айфоны даже круче обычных облигаций — ведь их покупатели заранее в курсе, что через год их айфон не подорожает, а очень даже наоборот, и что сдать его обратно в «Эппл» не получится.
Однако это именно облигация, а не вариант старой доброй Разрекламированной Новинки, разоблачаемой философами-леваками, В.О. Пелевиным и просто стендап-сатириками примерно с 1960-х.
Потому что, хотя пожиратели Разрекламированных Новинок былых лет уже увязывали их с социальным статусом — они всё де считали статус следствием практических качеств товаров. Они ещё искренне верили, что новый пылесос всосёт лучше, что их бельё белее, чем у других, их новые колонки дают пречистый звук, а новый телевизор убедительнее показывает.
Сегодняшние же девайсы-облигации приобретаются не ради каких-то, пусть даже воображаемых, практических преимуществ. А с видом на косвенную прибыль от публичного ими обладания.
Предполагается, что проценты по девайс-облигациям их держателям выплатит общество.
В представлении обладателя девайс-облигация подстрахует его социальную ценность. С айфоном начальство не запишет его в пассивные аутсайдеры среди амбициозных ровесников. С айфоном — её не будут пытаться отвести на свидание в какой-нибудь кей-эф-си, а пригласят по меньшей мере в крафтовую пивную. И так далее.
В эти дни мы являемся свидетелями очередной эпической битвы за выживание. Компания «Эппл», у которой осталось всего ничего до запуска очередного айфона, – из всех своих орудий убеждает человечество, что ему этот айфон нужен не меньше предыдущих.
Последним хитрым ходом стало публичное заявление эппловского старшего вице-президента, что компания «попросила розничных продавцов не подталкивать покупателей к приобретению нового айфона, ведь не все смогут его себе позволить».
Старший вице-президент заявила: она понимает, что 1150 долларов (ну, или 80 тысяч рублей) — это для многих многовато, с этих многих хватит и пятидесяти тысяч за предыдущую «восьмёрку». «Наш внутренний принцип гласит: «Айфон для каждого». Я предпочитаю, чтобы мы понимали, для чего клиент его покупает: что важно для юного пользователя или того, кто ищет что-то новое» – некритично размножили щебет вице-президента новостные ресурсы.
Как манифест гуманизма это, конечно, бессмысленно (телефоны «Эппла» всегда стоили больше, чем средний представитель человечества мог себе позволить, не залезая в долги). Это был, конечно, залп по целевой аудитории (с целью ещё раз напомнить ей, что она — род избранный и царственное священство). Сработает ли — пока не ясно, но дело не в этом. А в самом — пусть и завуалированном — признании, что продаваемые девайсы есть в первую очередь бренд (айфон для каждого) и только во вторую — какие-то там технические подробности.
Руководство фирмы можно понять. С момента пришествия айфона в мир пошёл уже второй десяток лет, и невозможно уже рассказывать про то, что совершена очередная революция — при том, что всё плоское и прямоугольное (включая копеечные клоны) сейчас так же снимает, гуглит, звонит и спрашивает «привет, а ты где». Или даже может не хуже айфона опознать вас в лицо.
Поэтому создатели айфонов бьются, конечно, не за какие-то революционные функции. А за то, чтобы выдаваемые ими плоские прямоугольники не рухнули из нынешнего своего статуса «штуки-ради-которой-стоит-взять-кре
Эту мысль необходимо пояснить. Условные «айфоны» сегодня — лишь в последнюю очередь изделие, а в первую — разновидность финансового инструмента. Облигации, грубо говоря. У них есть основной признак ценной бумаги: в основе их цены лежит человеческая вера в прибыль.
В чём-то айфоны даже круче обычных облигаций — ведь их покупатели заранее в курсе, что через год их айфон не подорожает, а очень даже наоборот, и что сдать его обратно в «Эппл» не получится.
Однако это именно облигация, а не вариант старой доброй Разрекламированной Новинки, разоблачаемой философами-леваками, В.О. Пелевиным и просто стендап-сатириками примерно с 1960-х.
Потому что, хотя пожиратели Разрекламированных Новинок былых лет уже увязывали их с социальным статусом — они всё де считали статус следствием практических качеств товаров. Они ещё искренне верили, что новый пылесос всосёт лучше, что их бельё белее, чем у других, их новые колонки дают пречистый звук, а новый телевизор убедительнее показывает.
Сегодняшние же девайсы-облигации приобретаются не ради каких-то, пусть даже воображаемых, практических преимуществ. А с видом на косвенную прибыль от публичного ими обладания.
Предполагается, что проценты по девайс-облигациям их держателям выплатит общество.
В представлении обладателя девайс-облигация подстрахует его социальную ценность. С айфоном начальство не запишет его в пассивные аутсайдеры среди амбициозных ровесников. С айфоном — её не будут пытаться отвести на свидание в какой-нибудь кей-эф-си, а пригласят по меньшей мере в крафтовую пивную. И так далее.
Иными словами — пресловутая «ежегодная тысячедолларовая дань» есть (в представлении целевой аудитории) выплата по страховке от самого страшного: от внешней недооценки.
…Однако вот в чём вся штука. Любой финансовый инструмент, повторим, в конечном счёте держится на вере. При этом для того, чтобы рухнула Луизианская компания — нужно было, чтобы французы XVIII века разуверились в существовании цветущей Луизианы, откуда добрые туземцы гонят за копейки потрясающие товары. А чтобы рухнула вера в девайс-облигацию — достаточно просочившегося через эппловские заглушки в социальные медиа общего мнения, что «айфон уже не торт» и не несёт в себе качеств социального оберега.
А в этом случае его может постигнуть та же судьба, что и последние взбрыки массового приобретения: «покемон-гоу» начала 2016-го или спиннеры конца 2016 — начала 2017-го. Сегодня уже трудно поверить, что люди платили по 800 рублей за вращающийся подшипник — хотя ведь платили же. Просто куда-то была вдруг утрачена вера, что они того стоят.
Точно так же спустя пару лет люди, возможно, будут пожимать плечами, вспоминая, как более десятилетия платили за некий специальный смартфон цену шести-семи аналогов.
И вот тут мы подходим к вопросу о том, какой вообще процент иррационального в своём экономическом поведении может себе позволить человечество.
Вопрос сегодня крайне актуален — потому что подобные «спиннеры» в последнее время стали если не слишком многочисленны, то по меньшей мере слишком заметны. И к ним относятся, кстати, не только практически все «луизианские компании» эпического Илона Маска, и не только поучительный случай медицинского супергиганта Theranos “джобса в юбке” Элизабет Холмс. Но и вообще самые громкие бренды «новой экономики» – от Uber до биткойнов. (Собственно, главная черта «новой экономики» именно в том, что в ней всё меньше экономики и всё больше финансов. Ну или, как принято писать, «всё больше неосязаемых активов»).
Да, все эти крутые сущности, конечно, окружены гигантским количеством цифр, расчётов, отчетов, финансовой аналитики и прочей прогнозистики. Но в основе их лежит, как и положено в мире финансов, обычная человеческая вера. И её всё больше.
В связи с чем стоит вспомнить, что супергигант Enron в течение шести лет подряд признавался не только самой инновационной компанией Соединённых Штатов, но и был одной из самых крупных мировых компаний.
А потом, шестнадцать лет назад — он вдруг лопнул и оказался совершенно пуст внутри.
Ну так вот. Сегодняшний зашкаливающий удельный вес веры в экономике не может не настораживать. Потому что его увеличение говорит об уменьшени в ней «осязаемости».
А если реальность перестаёт быть осязаемой и становится нематериальной — то сюрпризы от неё гарантированы.
https://um.plus/2017/10/22/ekonomika-prividenij/
Journal information