Очень интересно типологическое сходство русских крайне правых в 1917 году и советских консерваторов (КП РСФСР, например) в 1991-м - при том, что их критика либералов оказалась в обеих случаях очень прозорливой, ничего и никого поднять они для защиты своих ценностей не сумели. Это вообще проблема консерватизма - он хорошо чувствует пустоту и оторванность от жизни либерализма, но сам предложить ничего не может.
Главой тогдашних консерваторов считался секретарь ЦК КПСС Е.К. Лигачев. Еще их называли «правыми», «ретроградами», «сталинистами», «реакционерами».
Сейчас можно раскаиваться в тогдашнем нашем злобном раздражении против таких персонажей, как Егор Кузьмич.
Ничего демонического в пожилых советских чиновниках не было, даже в сентябре 1991 г. они не решились применить силу: как теперь установлено, все трое погибших в ходе «путча» стали жертвами не ГКЧП, а провокационной попытки заблокировать движение техники, которая мирно уходила от Белого дома.
Победившая в 1991 г. фракция номенклатуры крови уже не боялась.
Можно ли называть проигравшую группировку консерваторами? Формально – да. Их объединяла привязанность к сложившимся в СССР законам и порядкам.
Однако в 80-е годы эти порядки пришли в очевидное противоречие не только с «мнением народным», но и с самой реальностью, судьбами людей повсеместно распоряжалась бюрократическая мертвечина, просто лишенная смысла, так что стремление всё это сохранить придавало консерватизму специфический характер.
«Откуда-то появился совсем пустой тюбик. Никто не знал, какого цвета и когда была в нём краска. Сейчас в нём жили только пауки» («Три весёлых краски»).
Кто такой Лигачев с классовой точки зрения? Чиновник. Судя по биографии — честный и дельный, то есть далеко не худший в своём сословии (уж точно лучше, чем Г.Э. Бурбулис или М.Снегур). При этом все недостатки бюрократии были ему присущи. Е.К. Лигачев: «Да, я был самым активным организатором и проводником той антиалкогольной кампании» (1985 г.)
В основе мировоззрения бюрократии — представление об обществе как о простом механизме, которым можно управлять с помощью постановлений. «Вот мой бумажный топор…» (ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ). Заметьте, что людям даже не предложили вариантов: чем занять время, освободившееся от пьянки. Наоборот: вслед за антиалкогольной началась кампания против неофициальных ремёсел и побочных заработков, объявленных «нетрудовыми доходами». В стране, страдавшей от дефицита самой элементарной еды, крушили теплицы на приусадебных участках.
Подобные сюрреалистические экзерсисы под занавес Советской власти связывают с марксистской идеологией. По-моему, напрасно.
Во-первых, среди советских чиновников Маркс и Энгельс не были популярными авторами, а слишком глубокое знание канона скорее мешало, чем способствовало карьере.
Во-вторых – и это главное – идеология как общественное явление обладает определённой независимостью. Средневековые европейские монархии (включая российскую) были очень далеки от евангельских заветов, тем не менее, считались христианскими. Как плотник Иисус не мешал лучшим людям Святой Руси (служилым по отечеству) презирать работников физического труда, так и Карл Маркс не помешал бы секретарям горкомов развивать материальную заинтересованность на производстве.
Непреодолимым препятствием стало другое.
Настоящий советский консерватор в тот момент должен был провести инвентаризацию наследия, отделить отрасли насквозь прогнившие (торговля) от более-менее сохранных (энергетика), и еще внутри каждой разобраться: что работает, что нет; например, всеобщее обязательное среднее – экономически не обоснованная глупость, из-за которой страдала вся система образования, в принципе неплохая. Но к такому интеллектуально-волевому усилию тогдашний чиновник был органически не пригоден.
Большой привет товарищам сталинистам. Именно их кумир периодическими чистками то левых, то правых воспитал тип идеального исполнителя, привыкшего ошибаться вместе с партией. Потенциальных Дэн Сяопиновтупо перестреляли.
А их преемники с молоком матери (то есть с первыми «заказами» дефицитных продуктов в «буфете, для людей закрытом») усвоили основной закон: ты начальник – я дурак. И в критический момент, когда понадобилась именно самостоятельность, её оказалось некому проявить.
Напомним обстоятельства первой попытки советских консерваторов заявить собственное мнение – публикацию Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в газете «Советская Россия» в марте 1988 г. «Статью критиковали Яковлев, Медведев, Шеварднадзе, Щербицкий, Маслюков, Лукьянов. “За”, хотя и обтекаемо, высказались Лигачев, Громыко, Зайков, Соломенцев, Воротников, Долгих… Когда Горбачев определился, все, кроме Лигачева, принялись каяться, мол, “не разобрались”».
Вот такие принципы. Заметьте, что и принципиальный Лигачев продолжал участвовать в том, что считал неправильным.
А как правильно?
В вышеупомянутой статье вообще отсутствует позитивная составляющая, то есть предложения по наиболее важным на тот момент проблемам, прежде всего экономическим. «Принципы» сводятся к обличению многочисленных врагов, из которых на первом месте неожиданно оказался драматург Михаил Шатров. Провинился в том, что попытался вдохнуть жизнь в официальную идеологию и очеловечить её пантеон.
Защищая Сталина от «абстрактного морализаторства», Н.А. Андреева указывала, что среди ее соотечественников «живут и здравствуют потомки свергнутых Октябрьской революцией классов, которые далеко не все смогли забыть материальные и социальные утраты своих предков. Сюда же следует отнести духовных наследников Дана и Мартова, других, по ведомству российского социал-демократизма, духовных последователей Троцкого или Ягоды, обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков».
Естественно, подобные пассажи воспринимались как прямая угроза физической расправы. Отношение к её источнику формировалось соответствующее, и не только к конкретному автору (мало кому известной ленинградской преподавательнице), но и к покровителям наверху. Реакция, которой они реально добивались, — тотальное неприятие всего советского. Ибо может ли быть что доброе в доме с такими защитниками?
Задним числом легко предъявлять претензии, но отвращение к собственному государству было сформировано не «Голосом Америки», а должностными патриотами, которые во время концерта прямо со сцены волокли в тюрьму молоденькую девушку, солистку безобиднейшей группы БРАВО (аполитичной как клумба с цветами).
И потом ещё угрожали повторить то же самое в десятикратном масштабе.
Поскольку за душой у этих «пустых тюбиков» не было ничего, с чем можно гордо и красиво вступить в идейную борьбу, только бюрократическая жвачка про «руководящую роль партии», им приходилось наспех, буквально на коленке формулировать «принципы, которыми нельзя поступаться» — так, чтобы они выглядели привлекательно для какой-то части населения.
И это непривычное усилие разворачивало не влево (к Марксу) и не вправо (к Тэтчер), а куда-то вниз, к культу вождя, не ограниченного никем и ничем, даже элементарными нормами морали, и к черносотенному трайбализму
Обратите внимание на этническое однообразие имён в пассаже про наследственных врагов, который мы воспроизвели чуть выше.
«За красным восходом коричневый закат» (НАУТИЛУС).
Прошло 30 лет, для нынешней молодежи тогдашние политические деятели – всё равно что бояре Алексея Михайловича. Преданья старины глубокой.
Но в исторических сюжетах из разных эпох обнаруживается нечто общее.
Специфическое амплуа такого персонажа, который гробит то, что подрядился охранять (вроде маски комедии дель арте).
На закате династии Романовых, когда надо было срочно решать земельный вопрос, у него в повестке дня значились «Протоколы сионских мудрецов», «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови», восстановление Византии и прочий бред.
Забавно, что самые эффективные могильщики империи до сих пор числятся ее консерваторами.
И сейчас перед Россией стоят проблемы, которые нужно решать немедленно.
Срочно наводить порядок в распределении ресурсов между столицей и провинцией, пока по этой линии не прошел глубокий политический раскол.
А к людям лезут с какой-то ядовитой мутью, вроде «ритуального убийства царской семьи».
Потом будут искать, кто здесь враг таинственный.
http://politconservatism.ru/articles/nekrokonservatory
==============================
Для тех, кто помнит конец 80-х годов прошлого века (хотя скорее всего таковые уже в сугубом меньшинстве), не может не быть памятным и дежурное противопоставление «Горбачев – Лигачев«.
Если бы — в порядке сугубой фантазии, конечно – представить себе, что М. С. Горбачев во всей натуре залез на трибуну и, приставив себе рога, возопил: «Поклоняйтеся, али меня не узнали?», дежурные западные аналитики (ну, и советские, конечно, но надо учитывать, что тогда еще имела место остаточная цензура) не растерялись бы ни на минуту, четко отчеканив стандартную формулу: «Этот смелый шаг реформатора Горбачева, несомненно, встретит ожесточенное сопротивление консерваторов во главе с Лигачевым».
К 1988 г. манихейское противопоставление мрачного Аримана Кузьмича и светлого Ормузда Сергеевича достигло полного автоматизма
.
Между тем так было не всегда. В 1983 г., когда Лигачеву, приехавшему в Москву на рутинное совещание, не дали вернуться в Томскую область, которой он руководил восемнадцатый год, но с благословения генсека Андропованазначили заведующим отделом организационно-партийной работы ЦК – в те времена Горбачев и Лигачев были не разлей вода, соратники не хуже Ореста и Пилада.
Так было и при болезненном Андропове (+ февраль 1984 г.), и при не менее болезненном Черненко (+ март 1985 г.) – рука об руку два вождя отстаивали принципы обновления социализма, завещанные им Андроповым.
Причем этот тандем был значительно более функциональным, чем, например, тандем конца нулевых годов XXI века. Если смысл последнего так и остался во многом загадочным, то тандем Горбачева-Лигачева довольно успешно действовал. Газета «Коррьере делла сера» писала: «Лигачев — влиятельный страж догм Горбачева… Лигачев стал опорой Горбачева в его политике обновления», что «Лигачев был инициатором «великих чисток», призванных вовлечь в руководящие партийные органы новых руководителей, способных реально оценивать положение и знающих, как надо действовать… Карьера, медленная в своем развитии на первом этапе, совершила стремительный скачок, когда в 1983 году Андропов вызвал Лигачева в Москву, именно тогда и зародился союз Лигачева и Горбачева… Это дает возможность Лигачеву с максимальной эффективностью вести борьбу с коррупцией, инерцией и бюрократией».
С поправкой на итальянскую цветистость это было не так далеко от истины.
Лигачев, хотя и будучи старше Горбачева на десять лет, дисциплинированно принял на себе роль младшего цезаря, взяв на себя организационную рутину. Что ему, в разных ипостасях занимавшемуся занимавшемуся оргпартработой с 1944 г., было делом привычным.
Старик Андропов их заметил и, в гроб сходя, благословил не просто за красивые глаза, а имея в виду вполне конкретную задачу – избиение (вар.: обновление) засидевшихся при Брежневе на своих местах партийно-государственных кадров. Здесь административная жесткость Лигачева была как нельзя кстати, тем более что в рамках распределения обязанностей внутри тандема Горбачев при избиении играл роль доброго следователя, что ему не могло не нравиться. Лигачев сообщал функционерам об их снятии, тогда как Горбачев извещал уже других функционеров об их назначении – худо ли.
Наконец, пригодились административно-командные дарования Лигачева (17 лет во главе промышленной Томской области что-нибудь да значат) в необычайно суровую зиму 1984–1985 гг., когда ж.-д. сообщение и тепло- и электроснабжение трех четвертей страны было на грани коллапса. Егор Кузьмич тогда возглавил оперативный штаб, в задачу которого входила координация мер по предотвращению хозяйственного паралича и остановки железных дорог, и явил себя «железным наркомом».
Вероятно, зимняя эпопея 1985 г. укрепила его в мнении, что и при обновлении хозяйственного механизма не следует забывать проверенный ипатьевский метод. Мнение, которому Горбачев оказался чужд.
После воцарения нового генсека нерушимый тандем просуществовал еще два года, после чего конструкция начала трещать, а Егор Кузьмич быстро стал эволюционировать в Аримана Кузьмича.
Чем далее, тем более старомодный Лигачев тяготил Горбачева, возлюбившего новшества. Фаворитом его стал А. Н. Яковлев, а Лигачев, остановившийся в своем развитии на андроповском обновленчестве образца 1983 г., представлялся быстроумному и легкокрылому генсеку безнадежно устарелым мастодонтом.
К этому добавилось еще одно неприятное для Егора Кузьмича обстоятельство. Самые ожесточенные оппоненты Лигачева не обвиняли его в заговорах против генсека – максимум, что ему вменялось, это торможение живительной перестройки. Это действительно было так – Лигачев был дисциплинированным человеком и на пост генсека никогда не претендовал. Но тем самым он был идеальным мальчиком для битья – ничуть на самом деле не опасным, но воплощающим в себе все самые отталкивающие качества замшелого обкомыча.
Такой спарринг-партнер был истинной находкой для Горбачева и прорабов перестройки, и в этом качестве Егор Кузьмич просуществовал еще три года, после того, как между ним и генсеком случилась остуда – вплоть до 6 февраля 1990 г., когда на пленуме ЦК он произнес свою лебединую песнь: «И наконец, товарищи, откровенно хочется сказать: чертовски хочется заняться конструктивной работой, конкретными делами перестройки«.
Когда всё уже летело в тартарары, можно было с успехом заниматься разве что деструктивной работой, но этого Егору Кузьмичу чертовски не хотелось, да он тому и обучен не был. Поэтому некогда человек №2 в Кремле тихо ушел в забвение, где он – теперь уже древним старцем – пребывает и до сего дня.
Предреволюционные эпохи знавали и прежде таких деятелей – безукоризненно честных, чуждых вольнодумства, работящих и при этом ограниченных. В иное время из таких людей состаиваются превосходные бюрократы. Но революции требуют от политиков демонизма, а этому качеству Егор Кузьмич был совершенно чужд. Он всего лишь чертовски хотел поработать, но время нуждалось в совершенно другом.
http://politconservatism.ru/articles/konservator-ariman-kuzmich
Journal information