Можно по разному относиться к тов. Гоблину, который Дмитрий Пучков, но среди разгула рекламы и пацанских раскладов он находит время на интересных собеседников, которые несут свет знаний в наши тёмные жилища. Одна из находок – Егор Яковлев, который затронул непаханый пласт истории, касающийся Русской революции. Здесь, как говориться, звёзды сошлись: и Егор вменяемый историк, и тема актуальная, и рассказать о ней он может нормальным языком. Процесс пошёл, а там и другие интересные исследователи подтянулись. Родившийся по итогу проект «цифровая история», на мой взгляд, ноне наиболее интересный и познавательный с историографической точки зрения. Ну, и, понятное дело: куй железо – пока горячо. В печать пошла книга по следам интервью на данную тематику, где засветились известные и не очень российские историки.
Минус здесь, в общем-то, один: те, кто внимательно следит за выпусками, особо нового ничего не услышат. Впрочем, какие-то моменты лично я упустил, что-то, может быть, и не выпускалось на видео; к тому же мне, как любителю печатной продукции, просто приятно пошуршать полезной бумагой, да и повторение – мать ученья. В общем, решил приобрести печатную продукцию и поддержать звонкой монетой полезное дело.
В создании книги приняли участие 5 российских историков (не включая интервьюера – Егора Яковлева): С.Нефёдов, К.Назаренко, К.Тарасов, А.Пыжиков, И.Ратьковский. Каждый обыграл своё любимое направление, которое, так или иначе, касалось Русской революции, включая предысторию, последствия и выводы. Собственно, с точки зрения беспристрастного исторического исследования этому периоду русской истории не повезло вдвойне. Сначала он попал под паровой каток советской цензуры, которая изрядно мифологизировала историческую канву, впрочем, после крушения СССР всё изменилось не сильно – мифам просто придали отрицательное значение, и на этом постарались поскорее забыть. В общем, не удивительно, что для настоящих историков – это «клондайк» позабытых сокровищ. Ну, а текущий мировой кризис сделал тему столетнего кризиса российской государственности снова актуальной. Читается книга на одном дыхании вне зависимости от вашего уровня погружения в этот исторический период. Многие темы, в принципе, не разрабатывались ни советскими, ни российскими, ни иностранными историками. Поэтому, однозначно – читать!
О чём книга? Сначала Сергей Нефёдов расскажет вам о крестьянском вопросе. Подкованные юзеры, конечно, знают о чём речь, но Сергей Александрович вскрывает массу любопытных деталей и подробностей. Мне было довольно любопытно узнать, что в мире проблемой аграрных перенаселений (что и было одним из элементов крестьянского кризиса в РИ) занялись только в 60-х. И инициировал это дело Ричард Никсон будучи президентом США. Казалось бы, с чем-чем, а с аграрным перенаселением у гегемона проблем не было. Это так. Зато эти проблемы в странах Третьего мира раз за разом переводили её решение на социалистические рельсы. А вот это гегемона не устраивало. В общем, западные аналитики переосмыслили уже существовавшую мальтузианскую теорию. В 1974 в Бухаресте прошёл конгресс по народонаселению, где была принята программа по аграрному перенаселению. Сиречь против революций в странах Третьего мира. В общем, многие выводы из неё мы знаем:
1. Ограничение рождаемости;
2. Увеличение урожайности;
3. Продовольственная помощь голодающим странам.
Сейчас эти вещи воспринимаются как само-собой разумеющиеся с точки зрения западного сообщества, но в реальности они были приняты в результате насущей необходимости.
Ну, а Российская империя была в неведении о такой проблеме, поэтому верхи считали, что крестьянин раньше терпел и сегодня потерпит. И дотерпелись – крестьянство было одним из активных участников слома старой системы.
Кирилл Назаренко рассказал о том, как вошёл в революции флот Российской империи. Здесь сословные проблемы вылезли с полным размахом. Всё-таки в начале 20-го века таблички «собакам и нижним чинам вход воспрещён» вызывали у людей серьёзное раздражение. Тем более что флот изначально комплектовался наиболее квалифицированными призывниками.
Довольно интересно было узнать, что само флотское офицерство делилось на три части. «Белая кость» - линейные офицеры, которые, собственно, и командовали кораблями и личным составом. Это были сливки флота, куда не допускались чужие – пусть и три пяти во лбу. Не удивительно, что спеси среди их представителей хватало, что и вызвало в последствие ярость восставших матросов. Вторая – инженеры-механики, которые обслуживали механизмы. Здесь ценз был пониже, сословные рамки шире, поэтому эта группа офицеров практически не пострадала в период революционных беспорядков. Третья – офицеры по Адмиралтейству. Они занимались вспомогательные посты: служили на буксирах, занимали должности на берегу – это был низ флотской иерархии.
Матросы в революцию выступили не только как отвязные бунтовщики, но и решительная, и подчас дисциплинированная сила, которая чётко придерживалась своей корпоративности. Она не только помогала большевика установить власть, но и пыталась жёстко контролировать выполнение своих наказов. Здесь всплыл любопытный момент. Когда очередная делегация матросов прибывала в Смольный, чтобы требовать отчёта – с ними разговаривал Луначарский. Его интеллигентная манера общения почему-то успокаивала этих «берсеков» революции и они уходили успокоенными. Так что нарком образования считался отличным переговорщиком.
Пересекается с ним рассказ К.Тарасова о Петроградском гарнизоне, который стал движущей силой восстания. Снова поднимается вопрос о проблемах сословного неравенства, о той пропасти, что разделяла солдат и офицеров. Ну, а мясорубка Первой мировой привела к усталости от войны солдатских масс, а качество призывного контингента просело даже в гвардейских частях, что привело к небывалому – именно они стали застрельщиком революционного бунта.
Не менее интересен рассказ А.Пыжикова о противостоянии в верхах российской элиты. Считается, что верхи империи перед революцией пребывали в трогательном единстве и верноподаннических чувствах, в то время как среди них развернулась отчаянная грызня за власть и контроль над экономикой. Здесь схлестнулись три группировки. Московское купечество, поднявшие свои капиталы на внутреннем рынке; санкт-петербургская промышленно-финансовая группа, сделавшая ставку на иностранный капитал и поддерживаемая правительством, что не помешало ей противостоять родовой аристократии, которая так же пыталась наложить свою руку на экономические процессы в стране. Проигравшая первый раунд соревнования, «московская группа» сделала ставку на либеральные преобразования страны, активно поддерживая революционное движение. Можно сказать, что 1905 год – это во многом её заслуга, а либеральные послабление после – вполне заслуженный приз. Впрочем, борьба на этом не остановилась – стороны продолжали гнуть свою линию, разрывая, итак, ослабленное военным противостоянием государство. И в феврале 1917 года, воспользовавшись беспорядками, «москвичи» перехватили бразды управления. Проблема была в том, что одно дело рулить государством в стабильной обстановке, другое в условиях нарастающего хаоса. «Москвичи» были сметены уже октябрём, а история России пошла по новому пути.
Речь Ильи Ратьковского шла о красном и белом терроре. Здесь много прекрасного. И то, что задокументализированный террор белых превышал оный у красных, и то что, в целом, находился примерно на одном уровне. Что опять же показывает, что практика террора была распространенным явлением у обеих сторон. Так сказать, неотделимое веяние времени. Можно заметить, что верхушка большевиков в начале революции не особо увлекалась идеями террора, так как бытовало мнение, что песенка буржуазии спета и она не окажет серьёзного сопротивления. Ну, а за таковой их оппоненты принимали разгул революционного и постреволюционного хаоса, который молодое советское правительство ещё не научилось укрощать. Даже смертную казнь отменили сгоряча. Что, впрочем, не мешало отдельным её представителям творить террор от своего имени. Так, например, пострадала царская семья и великие князья, что вызвало негодование со стороны и Ленина, и Дзержинского. Но разгорающийся пожар гражданской войны диктовал свои законы. Индивидуальный и массовый террор со стороны белых привели к решению о начале красного террора. Тому способствовало и поражение красных в Финляндии, что вылилось в кровавую вакханалию со стороны победителей, казнивших по факту победы около 8 тыс. человек, а ещё 12 тыс. человек погибло в концлагерях (что для небольшой Финляндии были существенные цифры). В общем, верхушка большевиков осознало, что их ждёт и с играми в гуманизм завязало окончательно. Так рождалась легенда о беспощадном красном терроре.
Заканчивает свой рассказ Илья Сергеевич о Дзержинском – первом руководителе ВЧК. Впрочем, это не столько рассказ о железном руководителе легендарного силового ведомства – сколько история неординарного человека в неординарное время. Любопытно, что обладая слабым здоровьем, Дзержинский ещё в молодости получил крайне неутешительный диагноз от врачей, что жить ему осталось от силы пару лет. Именно этот вердикт с головой бросил его в революционную работу, где он не знал ни страха, ни сомнений в выбранном пути. Что ж иной раз судьба – любит дерзких и упрямых. Феликсу Эдмундовичу был отпущен ещё не один десяток лет, который он провёл так, что вошёл в легенды. И именно такие сподвижники Ильича способствовали тому, что большевики сумели победить.
https://wwold.livejournal.com/456327.html#comments
Journal information