«мне принципиально важно рассказать о том, что революция — самая поганая и пагубная выдумка человечества»
«Поделился с Юлей и Аней своими соображениями. Сказал, что книга должна бы была называться «Две дуры». Речь идет о дочках недалекого, циничного и фальшивого провинциального врача. Одна едет в Петербург и моментально заводит роман с проходимцем, потом выскакивает замуж за нелюбимого человека, а младшая сестра увязывается за ней, чтобы Катя научила ее красивой столичной жизни. Та же и не мечтает стать чьим-нибудь идеалом — только хохотать, наслаждаться и сражать наповал»*
*Наверное, нас еще ждет, сделанная в духе той же коричнево-реакционной морали, экранизация «Грозы», где баба-дура Катерина не мечтала стать чьим-нибудь идеалом, а хотела только хохотать, разрушала семью, нарушала вековые русские традиции и портила жизнь частным предпринимателям
Режиссер клянется и божится, что не погрешили против романа, убрав всю беллетристику (что?) и идеологию.
Но, как обычно, при всех возможностях выбора и «идеологической незашоренности», российские режиссеры выбирают одну и ту же классово верную трактовку истории, подозрительно совпадающую с линией партии.
Метод понятен – паразитируй на классике, меняй плюсы на минусы, а черное на белое (и наоборот).
Поскольку Толстой писал сильно про другое и вся эта обскурантисткая шняга не имеет к его прозе никакого отношения, извращаться пришлось очень серьезно.
Телегин (Бичевин) и Лиза - это еще нормально. Хотя Лиза - это только чтобы в очередной раз куда-то засунуть Ходченкову (возможно, исключительно ради нее же и расширили эту роль)
Одни линии изменили до неузнаваемости, другие убрали под ноль, заменив какой-то отсебятиной, которые там как к жопе дверца, без всякой логики и мотивации. В последней экранизации «Бесов» я считаю единственной удачей Антона Шагина в роли Верховенского, поэтому была поражена, как он смотрится в роли поэта БЕСсонова. Его мало того, что с самого начала понизили в звании с «беса» до домовенка Кузи, так потом его герой еще и вместо того, чтобы погибнуть на фронте во время ПМВ, как ему полагалось по тексту, выжил и провел всю войну и революцию в шалаше в качестве какого-то лесовичка. Бухал спирт, влюбился в пейзанку, болтался по линии фронта, как говно в прорубе. Долго было непонятно – зачем так развернуто показывать его приключения. Не лучше ли вместо этого было показать их отношения с Дашей и встречу в Крыму. А то человек, не читавший роман, в жизни не догадается, почему перед отправкой на фронт он говорит ей «Вы меня измучили» (мущина, вы, если верить сериалу, ее второй раз в жизни видите, причем первая встреча была так себе – когда она успела так измучить?). Уже потом, когда этот не вполне адекватный человек возвращается домой, он, внезапно, наконец показывает себя «мелким бесом» - отжимает квартиру, бессердечно выставляет из дома прислугу, начинает работать на большевиков и писать революционные стихи. Становится понятна задумка – персонажа таскали из серии в серию, что просто показать, до какой степени Бессонов мразь и приспособленец. То ли в качестве мести Блоку, который послужил прототипом этого персонажа. То ли в качестве мести самому «красному графу» Алексею Толстому. Если второе, то можно было не стараться – достаточно того, как поглумились над его главным произведением.
Поэт Кузя
Но если все эту отсебятину в фильм включали с идеологических позиций, то ряд отклонений вообще ничем нельзя объяснить. Много бреда про Савинкова или Мамонта Дальского, зато Гражданская война, Революция и куча важных персонажей ушли на второй план или пропали. Зачем так растянули линию Лизы и Жадова – треть каждой серии посвящена тому, как эта парочка однообразно занимается грабежом в стиле «Бандитский Петербург». Это то ли отражает личные вкусы Райской-Худякова, это ли по мнению авторов именно то, что аудитории надо – мыло про плачущих богатых, африканские страсти, криминал.
"Бригада" - Жадов и Лиза. Потом к ним еще добавился
И как это выглядело в больных фантазиях авторов – Даша приходит на митинг с маузером, уже готовится стрелять, но видит, что у Ленина шнурок развязан, все расплывается и речь с трибуны она просто не слышит. «Ты пошто нам Ильина не расстреляла?» – спрашивает ее лично Савинков и наставляет пистоль. «Так у него это - шнурок развязался, вот!». Вы это серьезно?
Нестор Иваныч
Диалоги вообще очень доставляют. Кате прислуга заявляет, что пойдет на митинг «за царя», та ее переспрашивает «Чиво?» (если бы на нашем тв был разрешен мат, то она могла бы добавить «Чиво, [censored]?», как в известном ролике «Хочешь выбраться из Балашихи»). Когда слышит ответ, то говорит «Ты дура штоле?». По смыслу то, конечно правильно – ликующем Петрограде 1917 пойти на какой-то митинг за царя могло только полное дурко, но все-таки непонятно – почему дочь доктора Булавина разговаривает в стиле «Бонжур, епта»? Может авторы сериала и считают нормальным хамить нижестоящим, но причем тут вся такая интеллигентная толстовская героиня? Ведь очевидно, что это современная интеллигенция описывает никак не интеллигенцию того времени, а самих себя. Именно поэтому они там беспрерывно орут дурниной (это притом, что толстовская Катя, когда муж один раз поднял на нее голос, говорит, что не потерпит истерик), голосят, ржут аки кони и бухают среди бела дня. Поэтому Даша очень лихо надавала по щам Бессонову в сцене объяснения в любви, а Катя, уехав в Париж, тут же заводит там роман с Жадовым (вот это вообще к чему, если в романе подчеркивается, что Катя изменила мужу один раз, очень мучилась из-за этого и созналась из-за угрызений совести?). Вообще не понятно, почему сестры так боятся революции – они как раз вписывались в демофобский образ «быдла» (ака народа), как его видят Худяков и Райская. А ведь, между прочим, это женщины, которые большую часть жизни носили тугой корсет и которых с детства дрессировали, как себя надо вести.
Две дуры(С) с "дакфейсами"
Две сестры Булавины здорового человека
======================================
Часто говорят, что в современной России нет официальной идеологии. Это не так. Достаточно посмотреть, какие фильмы выходят на экраны. Если советский киноавангард делали молодые люди, революционеры и бунтари, смелые и смеющие жить, то вот, что заявляет открытым текстом режиссер Константин Худяков – автор нового телесериала «Хождение по мукам», начинавший карьеру еще при Брежневе: «мне принципиально важно рассказать о том, что революция – самая поганая и пагубная выдумка человечества».
«Поделился с Юлей и Аней своими соображениями. Сказал, что книга должна бы была называться «Две дуры» (…) Одна едет в Петербург и моментально заводит роман с проходимцем, потом выскакивает замуж за нелюбимого человека, а младшая сестра увязывается за ней, чтобы Катя научила ее красивой столичной жизни. Та же и не мечтает стать чьим-нибудь идеалом – только хохотать, наслаждаться и сражать наповал».
Разумеется, этот реакционно-консервативный дискурс придуман не самим Худяковым. Искусство СССР критиковали за пропагандистскую направленность – однако, при всем богатстве выбора, нынешние российские режиссеры штампуют кино, которое укладывается в одну идеологическую матрицу, подозрительно совпадающую с «линией партии»: революция – преступление почище нацистских, народ не ценил рая, в котором жил и пошел за вечно всем недовольной интеллигенцией.
Семья преподносится в этих фильмах как единственная форма общности, доступная обывателю, а главная роль женщины – быть ее хранительницей. Сейчас от такого подхода пострадала эпопея Алексея Толстого, но в таком же мракобесном стиле можно переснять всю русскую и советскую классику – благо поле для деятельности широкое. «Гроза» Островского расскажет в современной постановке о том, как «дура» Катерина разрушала традиционные устои и портила жизнь частным предпринимателям. «Как закалялась сталь», – роман другого Островского, будет повествовать о преступлениях краснобеса Корчагина, который губил страну, уничтожал нормальный капитализм и топил баржами благородных офицеров.
Впрочем, хороший пропагандист должен сам хотя бы немного верить в то, что он ретранслирует массам, разбираясь в этом не на уровне дилетанта. Однако, сценарий к «Хождению по мукам» написала Елена Райская, которая еще в 2000 году, к первому сроку президентства Путина, уже писала сценарий фильма «Империя под ударом» – с похожей моралью, про тех же гадов-революционеров и доблестных агентов ФСБ (зачеркнуто) охранки. Можно констатировать, что за минувшие 17 лет ее понимание революционных процессов и знание истории – а еще, географии и других школьных предметов – не изменились в лучшую сторону, о чем можно судить по множеству киноляпов.
Николай Смоковников уезжает на фронт в 1916 году комиссаром – причем, единственным документом и у белых и у красных являются по фильму мандаты на отпуск. И если солдат Швейк считал, что любая дорога ведет в Будейовцы, то авторы сериала считают, что в одном и том же поезде можно ехать и в Самару, и в Екатеринослав (иногда они произносят название города как «Екатеринославль»). Таким людям надо писать в «Спортлото», а не адаптировать для ТВ эпопею о событиях начала прошлого века.
В первых сериях, пока события хотя бы слегка соответствуют содержанию книги, и в них сохраняется структура романа, такие глупости раздражают в относительно терпимых пределах. Но чем дальше в лес от толстовского текста, тем больше действо превращается в дешевый фарс. Антон Шагин в роли «рокового мужчины» Бессонова, пытается копировать самого же себя в роли Верховенского из «Бесов» Хотиненко. И получался при этом больше похожим на домовенка Кузю. Вместо того, чтобы убить его на фронте во время Первой мировой, следуя сюжету романа, Бессонова понижают до какого-то лешего – он дезертирует, переживает обе революции в шалаше со жбаном спирта, прихваченным из медицинского обоза, влюбляется в пейзанку и скитается по линии фронта. Очень долго было не понятно – к чему все эти ухищрения? Но в итоге смысл изменения сюжетной линии становится ясным. Вернувшись после Октябрьской революции в Петроград, Бессонов наконец, проявляет себя «мелким бесом», приспособленцем и сволочью – вышвыривает из квартиры прислугу и возвращает себе привилегии, став революционным поэтом, цинично презирающим при этом пролетариат. Весь этот огород был нагорожен то ли в качестве мести поэту Блоку, который послужил прототипом героя – за его статью «Интеллигенция и революция» и поэму «Двенадцать». То ли же это была месть самому «красному графу» Толстому – как будто издевательства над его главным произведением показались недостаточным.
Все красные, которые представлены в сериале, разделены на три явных типа: а) психи-фанатики, как Сапожков, который маниакально пытался застрелить своего дружка Телегина, обвиняя его в измене; б) конформисты, преследующие своекорыстные интересы, как упомянутый выше Бессонов: в) тупое озлобленное быдло – как все прочие. Даже доктору Булавину пришили послеоктябрьские симпатии к большевикам – хотя потом он канонично сдал Телегина белым. Расстрел забастовки в первой серии, провоцируют сами рабочие, которые первыми открыли стрельбу. Немецкие погромы во время Первой мировой проходят под красными флагами – как и в «Троцком», всех революционеров сделали жуткими антисемитами и шовинистами.
В последней серии, когда на скорую руку перебили почти всех персонажей, нам сообщают в титрах о том, что выживших героев тоже ожидало печальное будущее. Конечно, это выглядит очень некрасиво, мерзко и неэтично. Режиссер Худяков говорит в интервью о том, что Толстой прогнулся и лукавил – но ему-то якобы понятно, что Катя и Рощин не смогли бы вписаться в советскую действительность. А ведь эти герои имели реальных прототипов. Крандиевская, третья жена писателя, с которой написана Катя, дожила до старости и умерла в Ленинграде, а не в Сибири. Генерал-лейтенант Евгений Шиловский, друг Толстого, послуживший прототипом Вадима Рощина, не был расстрелян в 1936, а прошел ВОВ и умер в 50-х в Москве от инфаркта. Авторам невдомек, что войны выигрываются ресурсами, в том числе и человеческими – так что едва ли не с половину царских офицеров, включая дворян и даже бывших белогвардейцев, служили в Красной армии. Бывший колчаковский подпоручик Градов аж до маршала дослужился. Их тоже всех расстреляли в 1936-1937?
Хотя с учетом того, что даже Мамонт Дальский, который выведен в романе под своим именем, не погиб, сорвавшись с подножки трамвая, направляясь в гости к Шаляпигу, а был убит по воле создателей фильма Жадовым, удивляться вольному обращению с фактами не приходится. Возможно, Райская даже считает Мамонта Дальского еще одним вымышленным персонажем. Или держит публику за дураков.
Когда видишь, во что превратили в фильме историю Дальского, которого очень смешно играет Дюжев (на самом деле, он, разумеется, снова играет Космоса), а линию Жадова и Лизы расширили чуть ли не до трети повествования, становится лучше понятен жанр, в котором снят «исторический» сериал. Это же «Бригада» в ретро-антураже революционного времени. А вся Гражданская война изображена в картине на уровне разборок девяностых годов – не красные против белых, а «солнцевские против люберецких». То ли потому, что таковыми являются личные вкусы и мировоззрение авторов, то ли в силу того, что в демофобских представлениях Худякова и Райской именно этот жанр востребован российской аудиторией, которая считается у них «быдлом». Не надо про историю – пусть будет побольше криминала, перестрелок и мыла, «пипл хавает». Хотя они, видимо, не представляли, сколько людей читали роман Толстого, видели старые советские экранизации, и знают, о чем на самом деле рассказывает «Хождение по мукам», не симпатизируя «желтому» взгляду на историю.
Тема глупого плебса, который по природе зол и сам не понимает, чего он хоче – а потому нуждается в наморднике и плетке, вообще является тут центровой. Дашу постоянно третируют новые власти, каждый пролетарий норовит сказать ей что-то мерзкое по поводу классовой принадлежности, красноармеец-наркоман стучит на нее в Смольный, а в квартиру вселяют какое-то противное быдло. Перед нами – эксплуатация главного страха мещанина – страха за собственный дом (хотя не понятно, почему Даша называет эту квартиру «родными стенами» – ведь это квартира покойного Смоковникова). Встретив Куличика, она прямо на улице заявляет ему: «я ненавижу эту власть» и соглашается убить… самого Ленина. Разумеется, согласно этой интерпретации Даша – дура, но ведь она не самоубийца? Среди савинковцев, видимо, сплошняком присутствуют люди с суицидальными наклонностями – раз они доверили такую миссию киллеру-дилетанту, едва знакомому членам организации. Правда, Каплан тоже стреляла плохо, но она была идейной эсеркой, революционеркой с большим стажем, готовила теракты до революции. А Даша? Неужели, ее душа так болела за чужую квартиру, что она решила прописаться на том свете, пойдя на убийство?
В романе очень хорошо прописана подлинная мотивация героини. Потерявшая ребенка, дезориентированная, оставшаяся одна в Петрограде, Даша устала не от притеснений власти, а, наоборот, от безвластия, анархии и хаоса революционных лет. В организацию она подалась за стабильностью, а ее члены были для нее последним мостиком с прежней жизнью. Куличек обещает ей, что большевики вот-вот падут, и установится «порядок». Уже потом она начинает снова видеть в этих людях то, за что презирала их круг до революции, а попав на митинг Ленина (естественно, не с целью убийства), слышит «другое» – « это другое было сурово моральное, значит – высшее». В сериале НТВ она нечего не слышит – уже готовясь достать пистолет, Дарья замечает, что у Ильича развязан шнурок и не может в него стрелять. Безумный фарс, как он есть.
Антиреволюционный пафос зашкаливает даже в изображении Махно – хотя, казалось бы, он даже не был большевиком. Алексей Толстой по понятным причинам описывал предводителя анархистов без особых симпатий. Но здесь, в фильме, он еще и насильник-психопат – словом, такое чудовище, какими в кино даже гитлеровцев не часто показывают. В том же режиме хоррора изображены и безликие революционные массы. Зрителям сериала внушают мысль, что если отдельные представители простого народа, которые знают свое место и помогают барам, могут выглядеть симпатично – но когда этих представителей народа много, и они чего-то хотят, то хорошего не жди. Хотя именно эти безграмотные люди определяли облик отсталой аграрной царской империи.
Логично, что финал сериала получился безрадостным. Бессонов стреляется – после того, как читает стихи в зале полном восторженных деревенских баб и вспоминает свою крестьянку. Из чередования сцен складывается ощущение: ему не понравилось, что эти молодые коммунистки пришли послушать стихи, а не батрачат в деревне. Наверное, в этом и заключался месседж о «в конец испортившемся народе». Остальные герои явно навсегда останутся в этом мире «победившего хама» чужими.
Но возникает вопрос – почему же тогда столько представителей интеллигенции приняли революцию и совсем по-другому описывали это время? Можно почитать Шкловского, который говорит: нам было нечего есть, но мы еще никогда не чувствовали себя счастливыми и свободными: «мы жили до революции прикованные к судьбе, как невеселые греческие губки ко дну. Родишься и прикрепишься. Придешь случайно на специальность и живешь. И жили замечательные поэты синодальными чиновниками и страховыми агентами.(...) И вот во время революции судьбы не было».
В романе Толстого понятно, почему рафинированных сестер Булавиных пугала революция. Эти девушки, которые всю жизнь носили тугие корсеты, знали свою судьбу наперед и вели себя так, как их научили. Они задыхались в царской России, но им было сложно сразу принять стремительные перемены, требующие радикальной перестройки личности и силы духа. Сериальные же персонажи постоянно истерят, орут друг на друга, звонко чокаясь полными бокалами среди бела дня – и запросто могут назвать прислугу «дурой». Наверное, авторам кажется естественным хамить прислуге – но причем тут герои и героини Толстого? Или почему Катя, уехав в Париж после ссоры с мужем, сразу же заводит там роман с Жадовым? Ведь в книге подчеркивается, что она изменила всего один раз и очень мучилась от этого.
Очевидно, что тогдашняя интеллигенция, при всех общих претензиях в ее адрес, все же была небезразличной и мучилась своим положением. Ведь это не мужицкие слова: «Действительно, живем, ни больших идей, ни больших чувств. Правительством руководит только одно – безумный страх за будущее. Интеллигенция обжирается и опивается. – Ведь мы только болтаем, болтаем, Катюша, и – по уши в болоте. Народ – заживо разлагается. (…) Так жить нельзя… Нам нужно какое-то самосожжение, очищение в огне». Это и есть история об очищении огнем, о том, как муках рождались новые люди, а неспособные родиться заново ломались и гибли.
Но в сериале мы видим, как современная статусная интеллигенция описывает самих себя. Это же даже не видение ситуации глазами белогвардейцев. Это «Хождение по мукам, как его увидел бы условный доктор Булавин». Не книжный Булавин – он-то был убежденным сторонником белых и точно не согласился бы с тем, что ему не важно, при какой власти жить – именно худяковский Булавин. Ту же самую моральную эластичность и равнодушие к общественным вопросам проявляют и все остальные герои фильма – хоть положительные, хоть отрицательные. Даже Телегин и Рощин, запертые в одном амбаре, в итоге соглашаются с тем, что хоть красные, хоть и белые – все одно. С этой мыслью и пытаются смирить зрителя: не важно, какая власть (царь так царь, большевики так большевики, Гитлер так Гитлер), – в любом случае надо приспособиться, примириться, думать о себе и своей семье, а от революций один вред. Как будто контрреволюция принесла постсоветскому обществу что-то хорошее и не стоила многих жизней.
Какую культуру могут породить люди, желающие откупиться от истории по дешевке и проповедующие прагматизм – синоним конформизма), – как важнейшую из добродетелей общества? Да такую же – не-холодную-не-горячую, а просто тепленькую, каким мы видим ее в сериале «Хождение по мукам». А потому да извергнута она будет вон.
========================================Петербург, как всякий город, жил единой жизнью, напряженной и озабоченной. Центральная сила руководила этим движением, но она не была слита с тем, что можно было назвать духом города: центральная сила стремилась создать порядок, спокойствие и целесообразность, дух города стремился разрушить эту силу. Дух разрушения был во всем, пропитывал смертельным ядом и грандиозные биржевые махинации знаменитого Сашки Сакельмана, и мрачную злобу рабочего на сталелитейном заводе, и вывихнутые мечты модной поэтессы, сидящей в пятом часу утра в артистическом подвале «Красные бубенцы», – и даже те, кому нужно было бороться с этим разрушением, сами того не понимая, делали все, чтобы усилить его и обострить.
То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.
Девушки скрывали свою невинность, супруги – верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.
Таков был Петербург в 1914 году. Замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго – предсмертного гимна, – он жил словно в ожидании рокового и страшного дня. И тому были предвозвестники – новое и непонятное лезло изо всех щелей.
Почти, как про наше время.
А там еще есть и про поиски национальной идеи:
"Русский мужик – точка приложения идей. Да. Но если эти идеи органически не связаны с его вековыми желаниями, с его первобытным понятием о справедливости, понятием всечеловеческим, то идеи падают, как семена на камень. И до тех пор, покуда не станут рассматривать русского мужика просто как человека с голодным желудком и натертым работою хребтом, покуда не лишат его наконец когда-то каким-то барином придуманных мессианских его особенностей, до тех пор будут трагически существовать два полюса: ваши великолепные идеи, рожденные в темноте кабинетов, и народ, о котором вы ничего не хотите знать
https://beauty-spirit.livejournal.com/271218.html#comments
http://liva.com.ua/xozhdenie-po-mukam-strax-revolyuczii.html
Journal information