Познание мира, то есть процесс непрерывного расширения сферы воздействия разума и возможностей его применения, есть в то же время процесс крайне опасный для институциональной надстройки.
Чем более развит и могущественен человеческий разум, тем более уязвимыми становятся суггестивные конструкции.
Парадокс, однако, в том, что для создания, «ремонта» и управления институтами тоже нужен разум, но определенным образом ограниченный и целеобусловленный.
На этом парадоксе построен извечный мировой сюжет «Властелин и Философ», где первый пытается удержать второго в рамках и использовать для своих целей, второй же — как минимум, сохранить свободу мышления, а как максимум — превратить первого в свое собственное орудие познания/деконструкции.
Очередной сиквел этой драмы мы наблюдали на примере послевоенной истории СССР, который, конечно же, был раем ни для каких не рабочих и крестьян, а в первую очередь для ученых.
Пролетарская революция уже на втором ходу попыталась стать революцией научно-технической.
Успехи на этом направлении были достигнуты поистине фантастические, однако именно в недрах Мории, кроме золотых и самоцветных жил, крылась и гномья погибель — «Ужас Глубин».
В определенный момент именно среда ИТР, осознавшая себя «наконечником копья» и в какой-то степени правящим классом, потребовала своего у советской партийно-колхозной элиты.
Сладкого отправили в Горький, но систему это не спасло: не нужно даже было читать троцкиста Джиласа с его «новым классом», чтобы увидеть (а значит, поместить в фокус внимания, а значит, начать разрушать) советскую институциональную машину господства.
Не то чтобы архитекторы системы не чувствовали этой угрозы.
Выращивая прослойку ИТР-овских кадров, они постарались максимально предохраниться — в советской системе образования существовал заметный перекос в сторону естественнонаучных и точных дисциплин в ущерб гуманитарным — которые, в свою очередь, находились под строгим идеологическим контролем.
Однако архитекторы не учли одного из базовых свойств психотипа ученого: если это настоящий ученый, он никогда не станет ограничивать себя рамками одной узкопрофессиональной сферы. У советских «физиков» в ударные сроки возникла своя собственная, специфическая гуманитарная субкультура, практически полностью автономная от господствующей доктрины.
Уже по Ивану Ефремову видно, как могучий мозг ученого-естественника достраивает «из подручных материалов» гуманитарный «этаж» знания, и этот процесс логичным образом приводит его к «Часу Быка» — отлитому в тексте конфликту с концептуальными основаниями Системы.
Стругацкие, которые почти сразу стали гуру для нескольких поколений «научных сотрудников» (преимущественно «физиков», разумеется), также прошли очень быструю эволюцию от почти мейнстримного до де-факто антисистемного теоретизирования.
В начале 70-х последний гвоздь в крышку гроба забил («яковлевский») разгром оставшихся еще направлений марксистской философии, в результате чего Башни оказались ослеплены и оглушены. После этого гибель системы оставалась лишь делом времени."
https://www.facebook.com/alexey.chadayev/posts/2130511530311318
Journal information