Вы понимаете, я должен закончить книгу, которую я еще не начал...
Мы все страдаем от неосуществленного желания дать кому-нибудь по морде.
Рассказывать задуманных вещей не надо. Это все равно что лишать их невинности. Потом будет трудно писать.
Мой отец был учителем математики. Он говорил: «Никогда не внушайте ученикам, что что-нибудь очень сложно. Наоборот. Внушайте, что все очень просто, что им ничего не стоит самим все понять и что вы только словно бы очерчиваете кружком то, что они сами уже отлично поняли...»
Моя жена по каждому вопросу имеет два мнения, и оба окончательные, поэтому мне довольно трудно.
Только у очень занятых людей бывает свободное время.
Я очень неприспособленный человек. Я умею только три вещи: писать, разговаривать и скандалить.
В 1918 году в Самаре мне нужно было по некоторым обстоятельствам на время куда-нибудь скрыться ( эсеровские дела). Был один знакомый доктор. Он устроил меня в сумасшедший дом. При этом предупредил: только никого не изображайте, ведите себя как всегда. Этого достаточно...
Я видел Распутина. Высокий, с окладистой бородой. Холодные серые глаза, необычного рисунка, какие-то прямоугольные. Умный колдун.
Обмен телеграммами между Луначарским и Шаляпиным, отказавшимся вернуться на родину. Луначарский сообщил Шаляпину, что тот лишен звания народного артиста. «Я не народный артист, а международный», — заносчиво ответил телеграммой Шаляпин. «Международными бывают вагоны», — ответил в свою очередь Луначарский, и на этом обмен телеграммами прекратился.
О скупости.Скуповат был Л. Н. Толстой.
Скуп был Горький. В Берлине я попросил у него взаймы, он сделал мне морду номер три. Я сказал: «Алексей Максимович, вы же знаете, что я достану и отдам. Разве у вас нет денег?» Он ответил: «Я сначала издаю свои книги в Германии, мой представитель получает гонорар в валюте. Кроме того, я получаю ежедневно, не исключая праздников, по сто рублей золотом из России, за собрание сочинений. Деньги у меня есть. Но я вырос в семье, где три копейки были деньги. Я скуп. Я дам вам взаймы, но не мешайте мне при этом иметь то выражение, какое у меня есть...»
Необычайно скупа была Эльза (Триоле, сестра Лили Брик). Чудовищно скуп был Асеев.
Маяковский не был скуп, давал деньги, но все очень аккуратно записывал, боясь запутаться в денежных делах, особенно с Лилей. Скуп был Брик.
Однажды Блантер спросил Маяковского: «В. В., скажите, Пастернак действительно большой поэт? Я не понимаю многих его стихов». — «Вы не огорчайтесь, но вам и не надо, Мотенька, понимать. Пастернак — гениальный поэт. Но пишет он не для вас, а для нас». И сказал это так, что молодой, но уже обретающий славу композитор нисколько не обиделся.
О «хулиганстве» в театре. ( Не в прямом смысле, а об эпатировании зрителя оригинальностью режиссерской трактовки классических пьес.)
Хулиганят безвкусно. Мелко. Бессмысленно. Мне это напоминает высказывание Свифта, который писал что-то в таком роде: если вы решили есть младенцев, то выбирайте крупных и упитанных. Ибо если вы будете есть тощих и маленьких, то не получите гастрономического удовольствия, а угрызения совести будут такими же.
Так вот: эти режиссеры едят младенцев размером не больше кильки...
Отец говорил: человек устает от сдерживаемого негодования. Его не надо сдерживать.
У нас в доме можно было наблюдать такие примерно картины: мама берет кипящий самовар и бросает его об стену. Папа в это время опрокидывает шкаф. Я — маленький — срываю с окон портьеры. А старший брат сквозь запертую дверь, прошибая ее, выбрасывается на лестничную площадку...
А через полчаса вся семья мирно пьет чай из скособоченного самовара. И всем хорошо... Разрядка.
Один из способов убийства писателя — засахаривание в меду.
Говорят — молодость прошла. А у меня такое чувство, что прошла уже и старость.
Journal information