Я хочу поговорить о критике позитивного мышления.
На Западе эта тема не первый год обсуждается в социальных науках, об этом дискуссии идут и в психологии, и даже в экономике. На русскоязычном пространстве этой темой занимаются пока немногие — в том числе, например, замечательный психолог и философ Жюли Реше, — но мне кажется, что со временем эта дискуссия и у нас получит свое развитие.
На Западе эта тема не первый год обсуждается в социальных науках, об этом дискуссии идут и в психологии, и даже в экономике. На русскоязычном пространстве этой темой занимаются пока немногие — в том числе, например, замечательный психолог и философ Жюли Реше, — но мне кажется, что со временем эта дискуссия и у нас получит свое развитие.
*
Главный тезис здесь такой: позитивное мышление — это не только техника само-оптимизации, но и инструмент политического и экономического принуждения. Само понятие позитивного мышления вошло в повсеместный обиход относительно недавно, в конце 1990-х, когда председателем Американской психологической ассоциации стал Мартин Селигман.
Именно Селигман, известный еще и как создатель концепции выученной беспомощности, сформировал и запустил целое научную школу позитивного мышления.
Благодаря его деятельности как в академической, так и в поп-версии психологической науки сложилось целое движение под девизом «верь в себя — и все получится».
В формировании этого подхода во всех его вариациях — от академических до эзотерических — участвовали и исследовательские институты, и разные религиозные организации, и консервативные фонды.
В результате за несколько десятков лет на этой почве сформировалась целая индустрия самопомощи: коучинг, например, расцвел именно как способ трансляции главных постулатов позитивного мышления — «кризис — это новая возможность», «никогда не сдавайся» и так далее.
Именно Селигман, известный еще и как создатель концепции выученной беспомощности, сформировал и запустил целое научную школу позитивного мышления.
Благодаря его деятельности как в академической, так и в поп-версии психологической науки сложилось целое движение под девизом «верь в себя — и все получится».
В формировании этого подхода во всех его вариациях — от академических до эзотерических — участвовали и исследовательские институты, и разные религиозные организации, и консервативные фонды.
В результате за несколько десятков лет на этой почве сформировалась целая индустрия самопомощи: коучинг, например, расцвел именно как способ трансляции главных постулатов позитивного мышления — «кризис — это новая возможность», «никогда не сдавайся» и так далее.
*
Конечно, есть тысяча и один аргумент в пользу того, что позитивное мышление для отдельного человека может работать благотворно.
Действительно, приятнее внушать себе, что ты будешь богатым и здоровым, а не бедным и больным.
*
Проблема возникает, когда позитивное мышление становится идеологией, когда его начинают использовать для интерпретации социального неравенства: если для того, чтобы чего-то добиться в жизни, необходимо верить в себя, то согласно этой формуле верно и обратное — если вы не добились того, чего хотели, значит, вы верили в себя недостаточно.
*
Для позитивного мышления общества не существует — есть только автономный индивид, с большим или меньшим успехом преследующий свой личный интерес.
*
И для того чтобы выжить, этому индивиду непременно нужно постоянно быть «на позитивчике»: даже в худшие времена если не искренний оптимизм, то хотя бы его имитация необходимы для того, чтобы оставаться на плаву.
Действительно, приятнее внушать себе, что ты будешь богатым и здоровым, а не бедным и больным.
*
Проблема возникает, когда позитивное мышление становится идеологией, когда его начинают использовать для интерпретации социального неравенства: если для того, чтобы чего-то добиться в жизни, необходимо верить в себя, то согласно этой формуле верно и обратное — если вы не добились того, чего хотели, значит, вы верили в себя недостаточно.
*
Для позитивного мышления общества не существует — есть только автономный индивид, с большим или меньшим успехом преследующий свой личный интерес.
*
И для того чтобы выжить, этому индивиду непременно нужно постоянно быть «на позитивчике»: даже в худшие времена если не искренний оптимизм, то хотя бы его имитация необходимы для того, чтобы оставаться на плаву.
*
Недавно социолог Элла Панеях в интервью «Медузе» сформулировала такой тезис: общество наше начинает становиться более гуманным, потому что экономически выгодно теперь быть вежливым, добрым и радостным.
Как сказала Панеях, за станком еще можно было стоять в дурном настроении — а за кофемашиной в крафтовом заведении уже не получится. Ворчливых и хамоватых увольняют.
Это совершенно верное наблюдение: действительно, неолиберальная экономика, где каждый сам себе убер-драйвер, делает эмоциональный труд обязательной составляющей огромного ряда профессий — теперь уже не только официантов и стюардесс, но и врачей, и университетских профессоров.
То, что хамство перестает быть нормой в тех местах, где раньше оно было неизбывно (например, в родильных домах — про это есть прекрасное исследование программы гендерных исследований Европейского университета), — это замечательно.
Но тем не менее я не стала бы так уверенно утверждать, что общество, где все на позитиве, — это непременно гуманное общество.
Как сказала Панеях, за станком еще можно было стоять в дурном настроении — а за кофемашиной в крафтовом заведении уже не получится. Ворчливых и хамоватых увольняют.
Это совершенно верное наблюдение: действительно, неолиберальная экономика, где каждый сам себе убер-драйвер, делает эмоциональный труд обязательной составляющей огромного ряда профессий — теперь уже не только официантов и стюардесс, но и врачей, и университетских профессоров.
То, что хамство перестает быть нормой в тех местах, где раньше оно было неизбывно (например, в родильных домах — про это есть прекрасное исследование программы гендерных исследований Европейского университета), — это замечательно.
Но тем не менее я не стала бы так уверенно утверждать, что общество, где все на позитиве, — это непременно гуманное общество.
*
Мы недавно спорили на эту тему на конференции с коллегами, и американский антрополог Мишель Ривкин-Фиш заметила: вспомним Бурдье, помимо грубых отношений силы есть еще и символическое насилие — и позитивное мышление может принимать именно эту форму. На рынке труда оно может вменять неоплачиваемый эмоциональный труд, принуждать к нему — а в политической плоскости создавать новые формы маргинализации.
Приведу пример.
В 2019 году я была на конференции семейных психологов в ВШЭ, где проходил воркшоп по методике десенсибилизации и переработки движением глаз (ДПДГ). Смысл методики в том, что при помощи билатеральной стимуляции можно приглушить эмоциональную значимость неприятных воспоминаний.
Этот инструмент, например, хорошо работает в случае с посттравматическим синдромом.
Условно говоря, тяжелые воспоминания у человека остаются, однако их эмоциональная ценность падает. То есть, к примеру, участник боевых действий по-прежнему помнит горящие дома и трупы — но, всплывая в памяти, эти картинки почти не беспокоят его.
В 2019 году я была на конференции семейных психологов в ВШЭ, где проходил воркшоп по методике десенсибилизации и переработки движением глаз (ДПДГ). Смысл методики в том, что при помощи билатеральной стимуляции можно приглушить эмоциональную значимость неприятных воспоминаний.
Этот инструмент, например, хорошо работает в случае с посттравматическим синдромом.
Условно говоря, тяжелые воспоминания у человека остаются, однако их эмоциональная ценность падает. То есть, к примеру, участник боевых действий по-прежнему помнит горящие дома и трупы — но, всплывая в памяти, эти картинки почти не беспокоят его.
*
И в ходе этого воркшопа ведущий предположил, что методом ДПДГ можно успешно лечить вообще самый широкий спектр переживаний — например, недовольство социальной несправедливостью, неравенством и угнетением.
В качестве примера он показал эпизод из фильма Юрия Быкова «Завод», где главный герой, потерявший глаз на войне, такой Робин Гуд, берет в заложники директора завода, грозится его убить, а директор ему говорит что-то вроде: «Чувак, тебе просто не повезло, ты не был в нужном месте в нужное время, а мы были. Смирись просто, твоя жизнь так сложилась».
Из этого эпизода ведущий воркшопа сделал следующий вывод: «Понимаете, человек не смог вписаться в жизнь, как она есть, он испытывает сильный аффект, готов убивать людей и устраивать революции. Он не смог проработать травму, поэтому некоторые процессы в обществе вызывают у него неадекватную реакцию. С этим аффектом тоже можно работать при помощи метода ДПДГ».
То есть — людей, недовольных отношениями власти, можно быстро, дешево и эффективно «лечить» от этого недуга
. При этом ДПДГ можно довести до полной автоматизации: вместо психолога, щелкающего пальцами, перед пациентом можно поставить панель с мигающими в специальном режиме лампочками.
А теперь представьте себе, как вся московская полиция и Росгвардия выезжают на очередной митинг с автозаками, оборудованными подобными приборами...
«Жук в муравейнике» как он есть.
В качестве примера он показал эпизод из фильма Юрия Быкова «Завод», где главный герой, потерявший глаз на войне, такой Робин Гуд, берет в заложники директора завода, грозится его убить, а директор ему говорит что-то вроде: «Чувак, тебе просто не повезло, ты не был в нужном месте в нужное время, а мы были. Смирись просто, твоя жизнь так сложилась».
Из этого эпизода ведущий воркшопа сделал следующий вывод: «Понимаете, человек не смог вписаться в жизнь, как она есть, он испытывает сильный аффект, готов убивать людей и устраивать революции. Он не смог проработать травму, поэтому некоторые процессы в обществе вызывают у него неадекватную реакцию. С этим аффектом тоже можно работать при помощи метода ДПДГ».
То есть — людей, недовольных отношениями власти, можно быстро, дешево и эффективно «лечить» от этого недуга
. При этом ДПДГ можно довести до полной автоматизации: вместо психолога, щелкающего пальцами, перед пациентом можно поставить панель с мигающими в специальном режиме лампочками.
А теперь представьте себе, как вся московская полиция и Росгвардия выезжают на очередной митинг с автозаками, оборудованными подобными приборами...
«Жук в муравейнике» как он есть.
*
Любой прием работы с психикой можно использовать по-разному. Сложности с позитивным мышлением начинаются, когда она становится инструментом лишения людей политической субъектности, превращения их в носителей патологических особенностей психики, от которых следует избавиться.
*
Избавиться каким образом? Работая над самим собой с помощью инструментов позитивного мышления.
Предмет твоих усилий — та часть тебя, которая недостаточно совершенна. Если ты почему-то неуспешен в этом мире, значит, эта часть взяла над тобой верх и надо ее срочно исправить. Перестать ныть, начать бороться с собой и улыбаться.
Предмет твоих усилий — та часть тебя, которая недостаточно совершенна. Если ты почему-то неуспешен в этом мире, значит, эта часть взяла над тобой верх и надо ее срочно исправить. Перестать ныть, начать бороться с собой и улыбаться.
*
Что из этого получается, прекрасно показано в фильме «Джокер».
Это история о том, как формируется новая форма социального неравенства: неравенство эмоциональное. То есть если ты не улыбаешься, если ты не позитивный человечек, то место тебе на самом дне.
Собственно, Джокер протестует не по поводу бедности как таковой, но против принуждения быть всегда на позитиве, улыбаться и верить в то, что все будет хорошо.
Принудительный оптимизм и есть повод для революции.
Это история о том, как формируется новая форма социального неравенства: неравенство эмоциональное. То есть если ты не улыбаешься, если ты не позитивный человечек, то место тебе на самом дне.
Собственно, Джокер протестует не по поводу бедности как таковой, но против принуждения быть всегда на позитиве, улыбаться и верить в то, что все будет хорошо.
Принудительный оптимизм и есть повод для революции.
*
Manufacturing Happy Citizens: How the Science and Industry of Happiness Control our Lives
Edgar Cabanas, Eva Illouz. Manufacturing Happy Citizens: How the Science and Industry of Happiness Control our Lives. Polity, 2019
*
*
Книга Эдгара Кабанаса и Евы Иллоуз о том, как наука и индустрия счастья контролируют нашу жизнь. Она рассказывает историю становления индустрии самопомощи в США с 1980-х по наши дни и том, как ее становление связано с изменением производственных отношений.
*
Сама по себе идея позитивного мышления связана с исчезновением рынка труда, каким его знал американский средний класс вплоть до рейганомики, т.е. до наступления раннего неолиберализма.
Это исчезновение постоянных контрактов, социальных выплат и каких-либо гарантий, связанных с трудоустройством.
В 1980-е массовые увольнения ударили не только по низам, которые никогда не жили хорошо, а еще и по людям, которые привыкли рассчитывать на свои силы и распевать мантру, что всего можно добиться, если хорошо постараться.
Вдруг выяснилось, что ты старался-старался, а потом пришел кризисный менеджер из «Ernst and Young» и весь твой отдел упразднил.
Что делать?
Это исчезновение постоянных контрактов, социальных выплат и каких-либо гарантий, связанных с трудоустройством.
В 1980-е массовые увольнения ударили не только по низам, которые никогда не жили хорошо, а еще и по людям, которые привыкли рассчитывать на свои силы и распевать мантру, что всего можно добиться, если хорошо постараться.
Вдруг выяснилось, что ты старался-старался, а потом пришел кризисный менеджер из «Ernst and Young» и весь твой отдел упразднил.
Что делать?
*
В ситуации переформатирования рынка труда и трудовых отношений возникает целая индустрия коучей, которая призвана пострадавших приободрить, внушить оказавшимся за бортом людям идею, что каждый сам кузнец своего счастья и никто никому ничего не должен.
Это важный императив современности и одна из главных составляющих позитивного мышления.
Поскольку тебе никто ничего не должен, ты должен себе сам — соберись, тряпка!
Внуши себе, что ты прекрасен, и добивайся. С точки зрения этого императива любой провал, любая неудача не может быть ничем иным, кроме как точкой на пути к светлому будущему.
Это важный императив современности и одна из главных составляющих позитивного мышления.
Поскольку тебе никто ничего не должен, ты должен себе сам — соберись, тряпка!
Внуши себе, что ты прекрасен, и добивайся. С точки зрения этого императива любой провал, любая неудача не может быть ничем иным, кроме как точкой на пути к светлому будущему.
*
Иллоуз и Кабанас формулируют очень важную идею: призыв делать все самому, отказавшись от права быть недовольным жизнью, деполитизирует человека, препятствует политической агентности и субъектности.
По существу, он сводит человека к носителю психологических особенностей, которые надо выпрямить, разгладить утюгом, чтобы вписать в уже существующие структуры.
А если ты ставишь под вопрос справедливость этих структур, их правомерность, то это само по себе означает, что ты, дружок, не справился, у тебя что-то не то с психикой.
Смотри, все здоровые люди взяли весло и гребут, а тебе что-то не нравится.
По существу, он сводит человека к носителю психологических особенностей, которые надо выпрямить, разгладить утюгом, чтобы вписать в уже существующие структуры.
А если ты ставишь под вопрос справедливость этих структур, их правомерность, то это само по себе означает, что ты, дружок, не справился, у тебя что-то не то с психикой.
Смотри, все здоровые люди взяли весло и гребут, а тебе что-то не нравится.
*
В такой оптике недовольный человек всегда сам виноват.
Понятия вины и ответственности здесь все время подменяются: ответственность за собственную жизнь превращается в личную вину за неудачи, провалы и неприятные события в твоей жизни.
Иллоуз и Кабанас показывают, что этот подход делегитимирует боль и страдание, они становятся эмоциями, которые неприлично обсуждать и выносить на публику.
Понятия вины и ответственности здесь все время подменяются: ответственность за собственную жизнь превращается в личную вину за неудачи, провалы и неприятные события в твоей жизни.
Иллоуз и Кабанас показывают, что этот подход делегитимирует боль и страдание, они становятся эмоциями, которые неприлично обсуждать и выносить на публику.
*
Таким образом, как показывают авторы, всевозможные коучи и тоби-роббинсы чаще всего производят не счастливых, а послушных граждан, рабочих, сотрудников.
*
При этом по факту позитивное мышление деструктивно для социальности, потому что людям проще общаться по поводу переживания, зачастую негативного.
Позитив*ный человечек в некотором смысле аутичен и замкнут, как смайлик.
Непонятно, может ли он испытывать эмпатию, есть ли у него пространство для сопереживания.
Поэтому если бы Иллоуз и Кабанас были знакомы с творчеством Михаила Жванецкого, то эпиграфом к своей книге они вполне могли бы взять его известный совет:
«Ну хоть пять минут в сутки подумайте о себе плохо... Когда о тебе плохо думают другие — это одно. Но сам о себе пять минут в день — это как тридцать минут бега».
*
При этом по факту позитивное мышление деструктивно для социальности, потому что людям проще общаться по поводу переживания, зачастую негативного.
Позитив*ный человечек в некотором смысле аутичен и замкнут, как смайлик.
Непонятно, может ли он испытывать эмпатию, есть ли у него пространство для сопереживания.
Поэтому если бы Иллоуз и Кабанас были знакомы с творчеством Михаила Жванецкого, то эпиграфом к своей книге они вполне могли бы взять его известный совет:
«Ну хоть пять минут в сутки подумайте о себе плохо... Когда о тебе плохо думают другие — это одно. Но сам о себе пять минут в день — это как тридцать минут бега».
*
Конец эпохи self-help. Как перестать себя совершенствовать
Свен Бринкман. Конец эпохи self-help. Как перестать себя совершенствовать. Альпина Паблишер, 2020
*
*
Датский профессор психологии Свен Бринкман исходит из распространенной гипотезы о том, что человек испытывает потребность видеть свою жизнь и представлять ее другим как непрерывный, связный нарратив. Чтобы встроиться в социальную реальность, мы производим некий последовательный рассказ о самих себе; так устроена наша психика.
Идея позитивного мышления заставляет нас вырезать из собственного рассказа некоторые куски или сильно их править — так, чтобы любая история личности обязательно превратилась в роман-достижение вроде «Так закалялась сталь».
Идея позитивного мышления заставляет нас вырезать из собственного рассказа некоторые куски или сильно их править — так, чтобы любая история личности обязательно превратилась в роман-достижение вроде «Так закалялась сталь».
*
Бринкман как психолог выступает категорически против такого приема, потому что, если каждый из нас пытается сделать из себя позитивного человечка, то мы штампуем свои биографии по определенному образцу. Получается, что жанры cancer drama и холокост-сториз задумывались для всего хорошего, а на выходе превратились в абсурдную, гротескную версию самих себя.
Ведь когда рядовой человек со своими рядовыми проблемами пытается ориентироваться на жизненный мир человека, пережившего Холокост, он вынужден исключить из своей жизни целый ряд субъективно важных чувств и сосредоточиться на цели нечто достичь.
Тезис Бринкмана: экстраполяция логики выживания на повседневную жизнь губительна для психики отдельного человека и для социальных отношений в целом.
Ведь когда рядовой человек со своими рядовыми проблемами пытается ориентироваться на жизненный мир человека, пережившего Холокост, он вынужден исключить из своей жизни целый ряд субъективно важных чувств и сосредоточиться на цели нечто достичь.
Тезис Бринкмана: экстраполяция логики выживания на повседневную жизнь губительна для психики отдельного человека и для социальных отношений в целом.
*
Бринкман считает, что торжество жанра «Жизнь замечательных людей» в публичном дискурсе — вещь очень сомнительная. Вместо того, чтобы читать очередную биографию миллионера, «потерявшего все и начавшего сначала»,
Бринкман предлагает ориентироваться на классический русский роман как нарратив, который не стесняется исследовать самые непотребные стороны человеческой жизни, позволяет персонажам быть совершенно непозитивными, сталкиваться с жизненными трудностями и переживаниями, падать тысячу раз и не всегда хорошо подниматься.
Их жизнь не похожа на линейный прогресс от нуля до десяти — скорее, на неровную кардиограмму.
Ориентация на такой тип нарратива гуманнее и этичнее, потому что позволяет нам признать за собой право на неудачу, переживание, боль, тем самым признавая это право за другими.
Бринкман предлагает ориентироваться на классический русский роман как нарратив, который не стесняется исследовать самые непотребные стороны человеческой жизни, позволяет персонажам быть совершенно непозитивными, сталкиваться с жизненными трудностями и переживаниями, падать тысячу раз и не всегда хорошо подниматься.
Их жизнь не похожа на линейный прогресс от нуля до десяти — скорее, на неровную кардиограмму.
Ориентация на такой тип нарратива гуманнее и этичнее, потому что позволяет нам признать за собой право на неудачу, переживание, боль, тем самым признавая это право за другими.
*
Поэтому Бринкман говорит: «Давайте выкинем все эти модные книжки, за исключением двух или трех, и все дружно начнем читать „Войну и мир“». Он еще любит Харуки Мураками и всем советует читать «Охоту на овец», потому что там тоже все герои депрессивные, у них все всегда плохо, зато похоже на настоящую жизнь. В общем, Бринкман единодушно согласен с главным императивом русской жизни: «Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян».
*
Smile or Die: How Positive Thinking Fooled America and the World
Barbara Ehrenreich. Smile or Die: How Positive Thinking Fooled America and the World. Granta Books, 2010
*
*
В отличие от Иллоуз и Кабанаса, у Барбары Эренрайх нет больших социологических выкладок и серьезной теоретической основы. Она журналист и сделала отличное журналистское расследование по истории индустрии самопомощи. В числе прочего Эренрайх разбирает свой собственный кейс — кейс человека, которому поставили онкологический диагноз. Узнав, что у нее рак, она столкнулась с тем, что ей негде и некому выразить свое недовольство. Выразить даже не гнев, а понятную человеческую обиду на несправедливость, которую испытывает в такой ситуации, наверное, каждый, хотя и не всегда высказывает его вслух: «Почему именно я?».
*
Эренрайх обнаружила, что когда ты получаешь диагноз, — в ее случае рак молочной железы, — то на тебя тут же «выходит» целая индустрия, которая перекраивает твою биографию и твой нарратив по шаблону. Шаблон — победи рак своим оптимизмом!
*
В Америке всегда был популярен жанр жития святых. Еще Сьюзен Зонтаг, анализируя возникновение онкологического нарратива, отметила, что это нарратив победителя: ты не можешь просто взять заболеть и помереть, отстрадав свое спокойно, ты обязан столкнуться с проблемой, описать себя в терминах воина, который борется за свою жизнь до последнего. Личная биография обязана быть историей бесконечного сражения.
*
Эренрайх испытала это на своей шкуре. Если ты напишешь на тематическом интернет-форуме, что ты не хочешь бороться, а хочешь лечь и помереть, то такого рода сообщения стираются или получают критические замечания: нытикам тут не место, рак можно победить только широкой улыбкой и верой в себя! Ходить на группы самопомощи тоже совершенно невозможно, отмечает Эренрайх: тебе бесконечно рассказывают о том, что ты должна радоваться своему диагнозу, поскольку это важный опыт и тебе, можно сказать, повезло.
*
Эренрайх отсчитывает генеалогию этой идеологии smile or die — улыбайся или помри — от американского кальвинизма, с его идеей, что ты всегда, до кровавого пота, должен работать. Смещается лишь фокус: ты больше не работаешь над каким-то продуктом — ты работаешь над собой. И в ситуации неизлечимой болезни, даже в смертельной фазе, позитивное мышление дает человеку повод быть занятым. Работа над собой становится основным содержанием жизни, бесконечным трудом, который легитимирует тебя как индивида.
*
The Empire of Trauma: An Inquiry into the Condition of Victimhood
Didier Fassin, Richard Rechtman. The Empire of Trauma: An Inquiry into the Condition of Victimhood. Princeton University Press, 2009
Это монументальная работа о трансформациях понятия травмы и ценности травматического опыта в современном мире. Как от позитивного мышления мы перешли к вопросам травмы?
Мостик следующий: в связи с тем, что я говорю о запрете на проговаривание негативных переживаний, можно указать, что параллельно в современном мире существует тренд на всяческое акцентирование своего травматического опыта.
Лично мне кажется, что это смежные процессы, которые другу не противоречат. И вот почему: в современной эмоциональной культуре каждое переживание становится более дифференцированным, для каждого переживания возникают отдельные пространства.
Раковые заболевания обсуждаются не в кругу друзей, а в группе самопомощи.
Несчастная любовь — тоже. Таким образом негативные переживания капсулируются и передоверяются специалистам, которые помогают с ними разобраться и обязательно извлечь что-то полезное.
Мостик следующий: в связи с тем, что я говорю о запрете на проговаривание негативных переживаний, можно указать, что параллельно в современном мире существует тренд на всяческое акцентирование своего травматического опыта.
Лично мне кажется, что это смежные процессы, которые другу не противоречат. И вот почему: в современной эмоциональной культуре каждое переживание становится более дифференцированным, для каждого переживания возникают отдельные пространства.
Раковые заболевания обсуждаются не в кругу друзей, а в группе самопомощи.
Несчастная любовь — тоже. Таким образом негативные переживания капсулируются и передоверяются специалистам, которые помогают с ними разобраться и обязательно извлечь что-то полезное.
*
У травматического нарратива про травму есть похожая динамика.
По сути, это тоже нарратив прогресса: вы нас гнобили-гнобили, а мы вышли в финал, и теперь вам придется с нами считаться.
Я думаю, повсеместный триумф этого нарратива, повсеместная попытка найти или сконструировать травму связана именно с тем, что многие люди, группы, сообщества находятся под давлением требования создать о себе рассказ — как все было плохо, но героическими усилиями стало хорошо.
Я не хочу сказать, что люди врут и преувеличивают, скорее, что мы имеем дело с социальной закономерностью — сообщества конструируются вокруг травмы, об этом много пишет основатель культурсоциологии Джеффри Александер.
По сути, это тоже нарратив прогресса: вы нас гнобили-гнобили, а мы вышли в финал, и теперь вам придется с нами считаться.
Я думаю, повсеместный триумф этого нарратива, повсеместная попытка найти или сконструировать травму связана именно с тем, что многие люди, группы, сообщества находятся под давлением требования создать о себе рассказ — как все было плохо, но героическими усилиями стало хорошо.
Я не хочу сказать, что люди врут и преувеличивают, скорее, что мы имеем дело с социальной закономерностью — сообщества конструируются вокруг травмы, об этом много пишет основатель культурсоциологии Джеффри Александер.
*
Но есть и другая причина акцентировать и инструментализировать свою травму. К этой причине авторы книги «Империя травмы» приходят следующим рассуждением.
Куда в текущей ситуации девается идея социальной справедливости, спрашивают они?
*
Идея позитивного мышления ее упраздняет, поскольку, если ты правильно работаешь над собой, социальная несправедливость — это не тот вопрос, над которым нужно размышлять. Твое дело — так работать над собой, чтобы добиться поставленных целей.
О систематическом и справедливом распределении ресурсов между членами общества речи не идет — речь в таком обществе может идти только о компенсации ущерба отдельным лицам или группам.
*
Поэтому реитерация травмы становится единственным инструментом восстановления социальной несправедливости.
Именно поэтому целые группы инструментализируют травму.
Так, Фассен и Дидье рассматривают кейс с рабочими, которые пострадали от взрыва на заводе в Тулузе.
Для сотен людей единственным способом добиться восстановления справедливости и получить компенсацию оказалось описать себя для внешнего наблюдателя, как тех, кто страдает от травмы.
Таким образом, люди существуют в парадоксальной ситуации: с одной стороны, демонстрировать, что ты травмирован окружающим миром, нельзя; с другой стороны — получить от этого мира хоть что-то возможно, только доказывая, что ты травмирован.
Куда в текущей ситуации девается идея социальной справедливости, спрашивают они?
*
Идея позитивного мышления ее упраздняет, поскольку, если ты правильно работаешь над собой, социальная несправедливость — это не тот вопрос, над которым нужно размышлять. Твое дело — так работать над собой, чтобы добиться поставленных целей.
О систематическом и справедливом распределении ресурсов между членами общества речи не идет — речь в таком обществе может идти только о компенсации ущерба отдельным лицам или группам.
*
Поэтому реитерация травмы становится единственным инструментом восстановления социальной несправедливости.
Именно поэтому целые группы инструментализируют травму.
Так, Фассен и Дидье рассматривают кейс с рабочими, которые пострадали от взрыва на заводе в Тулузе.
Для сотен людей единственным способом добиться восстановления справедливости и получить компенсацию оказалось описать себя для внешнего наблюдателя, как тех, кто страдает от травмы.
Таким образом, люди существуют в парадоксальной ситуации: с одной стороны, демонстрировать, что ты травмирован окружающим миром, нельзя; с другой стороны — получить от этого мира хоть что-то возможно, только доказывая, что ты травмирован.
*
Атлант расправил плечи. В 3 книгах
Айн Рэнд. Атлант расправил плечи. В 3 книгах. Альпина Паблишер, 2020
Сочнейшая классика — позитивное мышление, возведенное в крайнюю степень.
Совершенно неслучайно, что эта книга написана женщиной, эмигрировавшей в свое время из Российской империи.
В ней четко прописано, что никаких предпосылок для социальной солидарности, взаимной помощи нет и быть не может. Каждый человек — это атлант, который должен расправить плечи, а те, кто находятся рядом, — не твое дело.
Совершенно неслучайно, что эта книга написана женщиной, эмигрировавшей в свое время из Российской империи.
В ней четко прописано, что никаких предпосылок для социальной солидарности, взаимной помощи нет и быть не может. Каждый человек — это атлант, который должен расправить плечи, а те, кто находятся рядом, — не твое дело.
*
Я хочу обратить внимание на любопытный факт: идейным вдохновителем Айн Рэнд долгие годы был ее ближайший соавтор и заодно любовник, психолог Натаниэль Бранден. Рэнд, в свою очередь, тоже оказала на Брандена очень серьезное влияние: в 1958 году он основал отдельный институт имени самого себя, который занимался практически исключительно распространением идей философии объективизма — то есть философии Эйн Рэнд — посредством исследований, публикаций и разный публичных мероприятий.
Затем, уже расставшись с Рэнд, Бранден стал автором одной из самых продаваемых до сих пор в США книг — The Six Pillars of Self-Esteem (1969), которая переведена на русский (Шесть столпов самооценки. М.: Манн, Иванов и Фарбер, 2021).
Для корпуса американских работ по самопомощи — это фундаментальная, базовая работа, которую читал каждый первый.
Она, конечно, во многом вдохновлена Айн Рэнд.
В книге предлагается множество практик работы над собой, которые помогают расправить плечи. Т. е. Рэнд написала фикшн о жизни Джона Голта, а Бранден разработал психологические инструменты, как в него превратиться.
Затем, уже расставшись с Рэнд, Бранден стал автором одной из самых продаваемых до сих пор в США книг — The Six Pillars of Self-Esteem (1969), которая переведена на русский (Шесть столпов самооценки. М.: Манн, Иванов и Фарбер, 2021).
Для корпуса американских работ по самопомощи — это фундаментальная, базовая работа, которую читал каждый первый.
Она, конечно, во многом вдохновлена Айн Рэнд.
В книге предлагается множество практик работы над собой, которые помогают расправить плечи. Т. е. Рэнд написала фикшн о жизни Джона Голта, а Бранден разработал психологические инструменты, как в него превратиться.
*
Главная мантра Брандена — I’m enough, «меня достаточно».
Мне достаточно собственного мнения о себе, достаточно самому быть уверенным, что я лучший, достаточно своего представления о добре и зле.
Мнения других меня не волнуют, а если и волнуют, то ровно настолько, насколько я сам себе позволяю этими мнениями интересоваться.
I’m enough — это один из главных императивов американского self-help, который ушел в поп-культуру: он украшает футболки и магниты для холодильников.
*
Эта мантра совершенно не предполагает никакого соотнесения себя с социальной реальностью.
*
Человек, который впитывает эти идеи, принципиально асоциален, существует только он как агент, и никакой внешней структуры для него существовать не может. В этом смысле, конечно, Айн Рэнд — мать позитивно-психологического извода self-help.
Мне достаточно собственного мнения о себе, достаточно самому быть уверенным, что я лучший, достаточно своего представления о добре и зле.
Мнения других меня не волнуют, а если и волнуют, то ровно настолько, насколько я сам себе позволяю этими мнениями интересоваться.
I’m enough — это один из главных императивов американского self-help, который ушел в поп-культуру: он украшает футболки и магниты для холодильников.
*
Эта мантра совершенно не предполагает никакого соотнесения себя с социальной реальностью.
*
Человек, который впитывает эти идеи, принципиально асоциален, существует только он как агент, и никакой внешней структуры для него существовать не может. В этом смысле, конечно, Айн Рэнд — мать позитивно-психологического извода self-help.
*
Концепции Брандена очень быстро и массово получило операционализацию и институциализацию.
Идея о том, что люди с высоким уровнем самоуважения успешнее, лучше воспринимают информацию, плотно вошла в американские и британские представления о психологической норме.
На основании этих концепций были разработаны учебные программы для средней школы и вузов, инструменты мотивации школьников, работы с персоналом непосредственно связаны с именем Брандена.
В последнее время действенность этих программ и инструментов все чаще ставится под вопрос, поскольку выясняется, что, грубо говоря, если постоянно хвалить школьников, то это необязательно помогает им лучше усваивать материал.
На Западе эта критика набирает обороты, а значит, скоро она придет и в Россию
https://gorky.media/books-collection/5-knig-o-tom-pochemu-myslit-pozitivno-vredno/?fbclid=IwAR3hQHnEm34oWA1RITMWBTigmGcDy8-dxVUcM9_Qu13xc51wTppVzNMn0NU
Идея о том, что люди с высоким уровнем самоуважения успешнее, лучше воспринимают информацию, плотно вошла в американские и британские представления о психологической норме.
На основании этих концепций были разработаны учебные программы для средней школы и вузов, инструменты мотивации школьников, работы с персоналом непосредственно связаны с именем Брандена.
В последнее время действенность этих программ и инструментов все чаще ставится под вопрос, поскольку выясняется, что, грубо говоря, если постоянно хвалить школьников, то это необязательно помогает им лучше усваивать материал.
На Западе эта критика набирает обороты, а значит, скоро она придет и в Россию
https://gorky.media/books-collection/5-knig-o-tom-pochemu-myslit-pozitivno-vredno/?fbclid=IwAR3hQHnEm34oWA1RITMWBTigmGcDy8-dxVUcM9_Qu13xc51wTppVzNMn0NU
Journal information